240-247

близкие друзья уехали. Для переселения людей в кон­це Краснофлотской улицы был построен деревянный двухэтажный восьмиквартирный домишко. Кое-кто из моих друзей детства живет там по сей день.

Основным местом моего досуга стал зимний тир Дома офицеров, который вдруг открылся в реконст­руированном кассовом зале со стороны улицы Свер­длова. Дождливые осенние вечера я начал прово­дить там, в шобле таких же сорванцов, собиравшихся в теплом помещении. С левой сторо­ны кассового зала находились четыре телефона-ав­томата, а справа в двух бывших оконных проемах были оборудованы барьеры для стрельбы из пнев­матических винтовок.

Лысый, в зеленом полувоенном кителе без погон, отставной майор Гриша заправлял тиром.

241

Около двух барьеров толпилось значительное чис­ло стреляющих и ждущих очереди. Пострелять хоте­лось очень многим жителям нашей округи, к кото­рым прибавились пацаны из вновь построенного Большого дома на площади Горького. Этот был так называемый дом «Девяносто второго завода».

По советским принципам распределения народных благ часть квартир того дома действительно была за­селена семьями рабочих. Так что в нашу компанию попал еще десяток сорванцов, уже знающих, что та­кое комфортное жилье. Самым «высоким» среди них был Вовка по кличке Гуга, он даже учился со мной в одном классе. Но вскоре его, второгодника, попавше­го в наш класс, отправили в ремесленное училище.

Чуть позже Гуга станет подельником Валерки Дря-ги и Саньки Малька. А тогда, осенью 1959 года мы только наблюдали, как ловко Санька Демидок и Санька

Малек «чистили» карманы пацанов, желавших пост­релять из пневматических ружей, а также взрослых людей, стоявших в очереди за билетами на киносеанс и вечера танцев в Доме офицеров.

Как говорят сейчас, «потусоваться» в это обще­ственное место иногда приходили Санька Лобан и Юрик Гаврик. Эти уже были «короли» Свердловки...

Однажды Лобан схватился с отставным фронто­виком Гришей, перелезшим через барьер с духовым ружьем, чтобы выгнать нас на улицу. Все началось с того, что зашедший в тир хороший мальчик вдруг обнаружил, что в его карманах нет денег и пионерс­кого галстука. Мальчик громко разрыдался на весь кассовый зал. Ему было очень жалко и галстук, и деньги.

Отставной майор Гриша пошел на выручку маль­чику и столкнулся с Лобаном.

243

Занеся над плечом приклад «духовки», как в ру­копашном бою, Гриша потребовал от Санька:

—  Ты здесь главарь? Вот и уводи всю эту шоблу, иначе я башку тебе разобью.

Лобан громко рассмеялся, достал из пачки сига­рету, закурил и ответил:

—  Залазь назад в свой тир. Там и сиди. Я не по­смотрю на то, что ты, вояка х.ев, старый. Сейчас отниму твою «духовку» и тебя ею же прибью!

Мы все, разобиженные лысым Гришей, окружили фронтовика со всех сторон. Наши лица выражали ре­шимость. Мы — стая сорванцов-волчат были готовы наброситься на одного, пускай бывалого и заслужен­ного, но одного и уже не молодого человека.

Гриша, сконфузившись, полез обратно в тир через барьер. А всхлипывающий мальчик пошел к мамочке и бабушке рассказывать о своем несчастье. А главное, что у него украли шелковый галстук — символ жиз­ни, идей и дела великого Ленина.

Чуть раньше в нашей дружной уличной компании-шобле вновь появился Керзачонок. Или его уже пере­воспитали, или в колонии в Оранках ему уже не было места, но, не пробыв на «казенных харчах» и года, он вдруг опять оказался среди нас. Правда, в школе он уже не учился. Мною уже упоминавшийся цех мебель­ной фабрики имени 1 Мая был местом его работы. «Ученик столяра Геннадий Керзаков» — так он пред­ставлялся.

А украденный галстук он почему-то повязал себе на пояс, говоря, что пионером у него сейчас будет ниж­няя часть тела. А в остальном главным было то, что он брат Юрка Джагги, о чем свидетельствовала на­колка на запястье левой руки.

В один из осенних, промозглых вечеров Санька Демидок привел в кассовый зал Дома офицеров Кол-

лидерскими качествами. Это позволило им в очень короткий срок подчинить себе всю нашу компанию. А кассовый зал Дома офицеров стал постоянным мес­том наших сборищ. Собиралось нас иногда более двад­цати человек. Вели мы себя по-хамски. Устраивали драки, оскорбляли девушек и женщин, били подрост­ков.

Излюбленным делом был вечерний поход за ба­ранками. На улице Володарского между Тихим пере­улком и Ошарой находился цех 5-го хлебозавода по выпечке баранок и сушек. Внушительной ватагой мы брели вразвалочку по булыжным мостовым Холодно­го переулка, переулка Грибоедова и Володарской.

В переулке Грибоедова Керзачонок частенько за­бегал домой к Борьке-Носу, чтобы узнать что-нибудь новенькое о жизни Юрки Джагги. Борька, как и Юрка Джагга, чалился* в Ардатовской колонии.

Сбившись в стайку, мы терпеливо ждали Керза-чонка у двухэтажного дома, который примыкал к доб­ротному из красного кирпича собору с колоннами. Были слухи, что дед Борьки до революции служил в этом храме. Но церковь закрыли. Иконы и утварь ра­стащили. А также ходили слухи, что в этой церкви в последний раз, перед расстрелом, благословлял про­стых людей нижегородский епископ.

В 60-е годы в этом здании находился городской комитет ДОСААФ. Рядом с этим домом и жила боль­шая семья Борьки-Носа. Взрослые, за исключением Борькиной матери, большую часть жизни проводили за колючей проволокой. Но от неё мы получали изве­стия о жизни наших «старших» братанов. В этот та­инственный дом был вхож только Керзачонок. Све­жую информацию о житье-бытье в «местах не столь отдаленных» Генка рассказывал обычно, когда мы

246

проходили уже мимо дома, в котором некогда побы­вал молодой марксист Владимир Ульянов, мы прини­мали приветы от Юрка, который всех нас помнил и через Керзачонка передавал нам поклоны.

Около бараночного цеха мы разбегались по потай­ным местам и выжидали подходящего момента, что­бы проникнуть вовнутрь помещения. Первым в цех обычно вбегал Колбаса, хватал связку баранок и оп­рометью бросался назад. У Керзачонка кража бара­нок получалась лучше, стремительней и артистичней. Но это не умоляло заслуг Колбасы. Нам было не важ­но, кто украл. Главное, что баранки добыты.

Мы с аппетитом ели пахучие горячие бублики, и, радостные, шагали назад на Свердловку. Наши свер­стники, похожая на нас шпана, но помельче, гуляв­шие вечером около своих домов, завидев нас, затиха­ли. Они знали, что с шоблой Керзачонка, Колбасы и К...ля лучше не связываться. От них можно хорошень­ко получить. Что частенько и происходило.

Однажды такое произошло во дворе дома, где ра­ботал сапожник Гурка. Правда, повальной драки не получилось. Поединок «один на один» провел Керза-чонок с местным шпаном Зуем, который говорил, что на их улице живет старый вор Гурка и, он, Зуя, ему пожалуется, и тогда Керзачонок с Колбасой навсегда забудут дорогу на Володарку.

«Не спекулируй высоким именем!» — был ответ Керзачонка, и начался рукопашный бой. Жестокая и недолгая потасовка выявила победителя — им стал Керзачонок.

Санька Демидок стоял чуть поодаль, держа в кар­мане нож. Была договоренность, что, если Керзачон-ка будут забивать, то Санек пырнет Зуя ножом, и мы убежим. Но Керзачонок выдержал бой, и Володарка была нами покорена.

Про Гурку ходили легенды, но в то время он уже был женат, и у него родился ребенок. Его воровской авторитет уходил в военные и послевоенные годы.

В восьмидесятые годы я встретил Гурку в одной сапожной мастерской города. Он сидел за верстаком и работал. Я как-то сразу признал в старом, располнев­шем сапожнике того Гурку-урку, который много лет стоял во главе так называемой воровской «верхушки города». Мне было очень приятно увидеть, что один из авторитетнейших воров прошлого ещё жив и даже ра­ботает. Улыбаясь, я напомнил Гурию Павловичу, что много лет назад он частенько приходил к нам во двор в гости к Буруну и ласково трепал меня за вихры.

Гурка посмотрел на меня из-под очков, тяжело вздохнул и произнес: «Да, Ленчик, было время... В кармане, в котором я раньше носил гондон, теперь я ношу валидол». После произнесенной фразы он опять опустил глаза, на каблук ремонтируемого полуботин­ка и продолжил работу.

А осень 1959 года все опадала листками деревьев и календаря. В кассовый зал иногда заглядывали и девицы. Там было тепло, да и знакомых можно было повидать. Девочки, конечно, были, оторви и брось, учились не лучше нас, да и скромностью не страдали. От их реплик краснели даже взрослые мужики.

  240-247