227-243

Прокурору Советского района города Горького младшему советнику юстиции

Машинскому Олегу Анатольевичу

от Грузмана Леонида Аронович 1946 года рождения, проживающего по адресу: г. Горький улица Свердлова, д. 55, кв. 6

 

Обязательство

 

Я, Грузман Леонид Аронович, обязуюсь, что драться, хулиганить, воровать больше в жизни никогда не буду. Всех своих друзей буду сдерживать от плохих поступков. Десятый класс средней школы обязательно окончу.

 

Март 1964 г.

Л. Грузман

 

Такие же обязательства написали и братья Васильевы — Валерий и Олег.

 

 В один из майских вечеров ребята поиграли в гангстеров — некуда было девать энергию. Они вскрыли дверь черного хода Дома офицеров и проникли в костюмерную Народного театра, который действовал при военном учреждении культуры.

Шарахаясь в темноте при свете фонарика в костюмерной, они проткнули нарисованные «добрые, человечные» глаза вождя мирового пролетариата на портрете, висевшем в костюмерной, со словами:

— Ты чего, падла нарисованная, за нами следишь-подглядываешь?

228

Из костюмерной украли стартовые пистолеты, гитары, спиннинг и еще какое-то барахло.

В тот же вечер Иванов с краденой гитарой пошел на Свердловку... Вначале ходил, играл, пел песни, потом с кем-то подрался, и гитара пошла в ход как холодное оружие. Во время дебоша его забрали в милицию.

А утром стало известно о преступлении в Доме офицеров. В милиции быстро смекнули, что один из «гангстеров» находится у них. Вскоре задержали и второго подельника — Вовку Соколова.

С Валерой Васильевым все оказалось сложнее: он прятался от розыска, живя то у бабушки на Грузинской, то в Лапшихе, то у кого-то из пацанов. Его усиленно искали, так как преступление было окрашено яркой политической краской: был проколот лист картона, на котором нарисован портрет Ленина. Полити-

229

ческое святотатство совершили пятнадцатилетние пацанята. Розыск Валерия Васильева затягивался. Я успел ему вдолбить:

— Сима, ты не входил в костюмерку, а стоял на «стреме» снаружи здания, у черного хода. Ты должен это говорить всегда и следить, чтобы так было записано в протоколе допроса, даже если Иванов и Соколов будут давать показания против тебя. Отказывайся от всего даже на очных ставках.

В один из обычных деньков я заскочил в квартиру к Васильевым. Алик был дома. В комнате у них сидел какой-то молодой мужик в синей с белой окантовкой олимпийке.

Я спросил у Алика:

— Кто это?

Молодой человек ответил за него:

230

— Я из райкома комсомола, пришел к Васильевым пригласить Валерия в футбольную юношескую команду района, чтобы ехать играть на «Автозавод».

— А его дома нет.

— Я жду, вдруг он заявится.

Я сразу сообразил, в чем дело, и спросил у незнакомца:

— А ты, мужик, случайно, не из мусорской за Симой пришел?

Комсомолец нагло улыбнулся и ничего не ответил. Алик сидел на стуле, сконфуженный; «комсомолец-райкомовец», сидя на диване, нервно затряс ногой, закинутой на колено другой ноги...

Вдруг в комнату влетел Гена Кан, он принес домой портфель Симы. Портфель бросил в угол и выпалил:

— Сима скоро придет. Он еще немного поиграет в футбол на стадионе и придет.

Я начал зло наступать на Симиного одноклассника:

— Кан, дурак, в комнате сидит мусор и ждет Валерку, а ты приходишь и говоришь, что он идет домой. Беги скорее назад и останови Симу, пусть убегает!

Услышав мои слова, «комсомолец-райкомовец» вскочил, отсек нас своим телом от двери и сказал:

— Стоп, ребята, отсюда никто не выйдет!

Тут же, вслед за этими словами, в комнату вошел Валерий Васильев (будущий многократный чемпион мира и Олимпийских игр по хоккею).

— Я — Иван Краснов, оперуполномоченный уголовного розыска! — и «комсомолец» достал из кармана красное служебное удостоверение. — Так что, Симочка, тебе придется пойти со мной! — твердо произнес молодой опер.

И Иван Краснов увел Симу в райотдел. Мы с Аликом пошли следом, зная, что если не шуметь, то можно сидеть в коридоре на деревянных скамейках и ждать окончания допросов.

Заглянув в кабинет к Сапогу, я увидел, что задержанный Васильев-младший сидит перед Сапогом и Журавлихой. Я тут же прокричал:

231

— Сима, держись и говори, как было — ты в костюмерной не был!

Сапог выскочил из кабинета и набросился на меня:

— Ты, гадкий Грузман, зачем сюда пришел? Хочешь насовсем остаться? Убирайся отсюда и Васильева-старшего с собой забирай!

Небеса в тот день предопределили, что Валерий Васильев не будет арестован за политическое преступление.

В конце июня 1964 года народный суд Советского района выслушал показания подсудимого Владимира Соколова, который заявлял в суде, что Валерий Васильев был в их группе и участвовал в краже, сопровождающейся глумлением над портретом Ленина. Также суд принял к сведению показания подсудимого Владимира Иванова, что

232

Валерий Васильев в помещение костюмерной Дома офицеров не входил, а стоял на улице снаружи. Сам Валерий Васильев стоял твердо на том, что он только был «на стреме». А все, что происходило тем вечером в государственном культурном учреждении, знал только Творец.

Самый гуманный суд в мире приговорил: Иванова Владимира 1949 г. р. — к шести годам лишения свободы, Соколова Владимира 1949 г. р. — к шести годам лишения свободы, Васильева Валерия 1949 г. р. — к двум годам лишения свободы условно, ввиду недоказанности его участия в глумлении над портретом Ленина.

На день суда Валерию Васильеву еще не исполнилось пятнадцати лет.

Судьба дала возможность загореться восходящей звезде мирового хоккея. Через месяц после суда Валерий Васильев был приглашен в юношескую сборную СССР.

 

Мы допиваем с Вовчиком по последней рюмке на посошок. Я выбрал у него фотографии из его любимого фотоальбома.

Вовчик говорит мне на прощание:

— К...ль, а ты всю жизнь, даже в детстве, был какой-то другой. Не такой, как все. Вот Керзачонок в лагере тоже стихи какие-то писал, но это у него все херня...

Почему уже многих пацанов наших нет? Я вот давно уже болен, но живу... Просканируешь фотографии — принеси их назад, и еще посидим. А то три часа пролетели уж очень быстро...

— Вовчик, насчет следующего раза не знаю, как получится. В общем-то, должен прийти. А вот что не заходил к тебе много лет — прости!

 

Из моего дневника.

Директором бани на улице Новой уже какое-то время работает Иосиф Штейн. Я помню его с раннего-раннего детства.

Йоська-водопроводчик — его звали все в округе. Йоська пришел с фронта совсем молодым парнем. Солдатская ха-

233

бэшная гимнастерка, кирзовые сапоги, в которые были заправлены обычные штатские брюки из хлопковой ткани. Полевая дерматиновая сумка, из которой торчал газовый ключ второго номера и кусок льна (пакли). Брезентовый солдатский ремень, подпоясывавший гимнастерку. В таком антураже мне запомнился Йоська, когда он приходил в гости к своему другу Арону-сапожнику.

Через много лет, находясь на должности директора бани, он всегда был изысканно одет, при галстуке с золотой заколкой, в свежей белой рубашке, с широким обручальным кольцом на пальце. Он очень любил свою жену Мусеньку и очень часто покупал и дарил ей цветы.

Йоська Штейн — золотой человек в общении со всеми людьми. Он всех любил и со всеми ладил. Помня меня ребенком и встретившись со мной уже тогда, когда я был начальником обмуровочного участка «Энерготехмонтажа», он весь сиял, говоря:

— Как хорошо, что ты сейчас, Ленечка, образованный и солидный человек! Я очень переживал за тебя двадцать лет назад. Особенно тогда, когда весь город говорил о портрете Ленина с выколотыми глазами. Это дело ведь твои парни сотворили? Как хорошо, что ты сейчас в области такой большой специалист! Я знаю: ты меня всегда будешь выручать.

Сам понимаешь, каких-то дополнительных денег я тебе дать не могу: коммунальное хозяйство — нищее. Но вот насчет попариться в номерах — это для тебя пожалуйста! В любое для тебя удобное время.

 

Работы по ремонту «каменок» нужно было делать в течение одного дня, понедельника, пока бани были выходными. На проведение ремонтных работ я отбирал самых близких мне обмуровщиков. Нужно было вытащить булыжники из камеры парообразования, разломать свод камеры, вытащить битый огнеупорный кирпич и восстановить заново «каменку». Работы велись при свете переноски, в пыли, копоти, саже, грязи...

234

После окончания работ Иосиф давал нам бутылку спирта и отводил в номер. Как правило, в номерах парились группы мужиков из «подэлитного» советского сословия. Приводя нас в номер, Иосиф, обращаясь к старшим, говорил: «Пусть эти мужики с вами попарятся. Они мне большое дело сделали — в общем номере «каменку» отремонтировали». 

— «В тесноте да не в обиде», — отвечали те.

 

В феврале 1983 года все шло, как обычно. Я, Саша Сухонин, Игорь Воронин и Саша Бодров оказались в номере, где парились «они» — рядовые сотрудники горьковского УВД в звании от капитана до подполковника, человек шесть.

Мы поставили свою бутылку спирта на общий стол и, раздевшись, вначале посидели в парилке. После парилки присоединились к отдыхающим. Стали слушать главного рассказчика — повествователя о делах минувших. Здоровый белобрысый мужик, закутанный в простыню, говорил:

— Двадцать лет назад это было. Я тогда еще лейтенантом был. Получил задание: внедриться в банду К...ля, определить, где скрывается Сима Васильев, и захомутать*  его. Под видом работника райкома я пришел домой к Симе. Там был его старший брат и еще несколько человек евреев.

Я задание выполняю: мол, я из райкома комсомола, приглашаю Валерия в юношескую сборную района... Я им по ушам езжу-езжу**, а их самый хитрый еврей — К...ль — на меня смотрит, а потом и говорит: «Что ты мне лапшу на уши вешаешь? Ты за Симой пришел!» — и тут же на меня с ножом бросается.

Конечно, я нож у него выбил, грабли***  ему закрутил, остальные салажата в угол забились и на меня не полезли. А тут, через несколько минут, и Сима Васильев пришел. Тут я еврея бросил — и юного хоккеиста за шиворот и в райотдел. Так что вот, мужики, я этого многократно-

235

го чемпиона мира уже двадцать лет знаю. Мне повезло: я его повязал.

Я слушал рассказчика и мысленно посмеивался над ним. Мент рассказывал свои байки, не подозревая, что один из главных участников легендарного события сидит рядом с ним, пьет спирт и не подает вида о том, что тот завирается.

Саша Бодров, сидевший рядом со мной, тихонько шепнул мне на ухо:

— Ароныч, а это про твоего друга детства мужик рассказывает, я уже такое слышал в подвале, на первом участке, у Сергея Михайловича Гришина, тогда его друг — капитан из Канавинского РОВД тоже примерно так же говорил о знаменитом хоккеисте Васильеве.

Тут уж я тихонько рассмеялся и Саше пояснил, что это ментовская болезнь — врать. Сегодня каждый пятый

236

мент-оперативник в городе под пьяный разговор говорит, что это он захомутал тогда Васильева.

Так должно быть: Валерий Васильев — человек-легенда.

 

С Иваном Красновым — начальником отделения уголовного розыска Приокского района я последний раз встречался в 1985 году. Он никогда не напоминал мне о своем дебюте — задержании Валерия Васильева.

В нашу последнюю встречу он имел звание майора милиции.

В моей памяти Иван остается скромным, порядочным человеком, который честно прослужил в органах МВД, выполняя свои служебные обязанности. Наши парни о нем говорили, что он никогда никого не бил и не истязал. Лично на себе и я не испытал от него никакого зла.

237

ТЕТРАДЬ ДЕВЯТАЯ

 

8 августа 2004 года. Иерусалим. Больница «Шеарей-Ццедек».

Я — в палате интенсивной терапии. Работаю «сиделкой». У моих иерусалимских друзей слег их дед — Янкель Моисеевич. Друзья попросили, чтобы я два часа в день проводил около лежащего в бессознательном состоянии старичка и читал «Техилим» (Псалмы царя Давида) — это еврейский религиозный закон.

Я выполняю просьбу друзей и предписания Мудрецов Талмуда.

Янкель Моисеевич родился в 1914 году. Он — одногодок моей мамы, которой уже тринадцать лет нет на этом свете.

В семьдесят шесть лет моя мама «носилась» со своими «делами» по городу. В течение трех дней ее не стало — инсульт. Нужно иметь счастье на то, где и как умереть.

 

Янкель Моисеевич последние десять лет живет в Иерусалиме старым больным человеком. Дети и внуки делают все, чтобы продлить годы его жизни. Государство Израиль тратит пятьсот долларов в сутки на каждого больного старого человека и бьется за каждую минуту жизни их изношенных истощенных организмов.

В палате лежит еще один еврей такого же возраста по имени Даниэль.

Они, эти двое в бессознательном состоянии, тем не менее они близки и дороги своим родственникам, которые хотят, чтобы свершилось чудо.

238

Даниэля привезли в Израиль из городка Бельцы малым ребенком. И с тех пор он жил в еврейском квартале Меа-Шеарим древнего Иерусалима, где все население живет в строгой религиозной еврейской традиции.

Дочь и сын Даниэля сидят рядом с тяжело дышащим отцом и читают Псалмы царя Давида — Техилим.

Оба угасающих старичка подключены к приборам искусственной вентиляции легких. Каждые два часа санитары меняют им памперсы и обрабатывают тела больных специальным раствором. Капельницы, дренажи, инъекции облегчают биохимические процессы, проходящие в организмах евреев-старцев.

Достижения мировой науки претворяются в жизнь через супергуманные действия по отношению к умирающим согражданам. Врачи борются за каждое мгновение их жизни.

Всевышний Разум делает свое, только Ему известное деяние. В двух телах уже «отключен» разум и не работает память. Души готовятся оставить тела (так думаю я — Л. Г.).

Два изношенных в жизни-времени тела доживают последние дни. Две еврейские души готовятся оставить свои оболочки. У каждой еврейской души была своя судьба...

 

Янкель Моисеевич родился и жил на Украине. Революция и борьба за «самостийну Украйну» очень больно ударила по еврейским местечкам. Симон Петлюра громил еврейские лавчонки и кустарные мастерские, сжигал синагоги, собрав в своей временной вотчине «Центральную раду». Он говорил о новой, демократической Украине без жидов и ненавистных москалей.

Голод, нищета, разруха, бандитизм и насилие стали фундаментом новой «счастливой жизни» на черноземах Малой России со столичным городом Киевом — отцом городов русских. Все это пришлось пережить маленькому еврейскому мальчонке, рожденному в год начала Первой мировой войны.

239

Послереволюционная индустриализация и коллективизация Советского Союза также принесла простым людям только страдания.

Однажды поздно вечером в дом отца Янкеля пришли гэпэушники. Старший из ночных незваных гостей предъявил шорнику Моисею ультиматум:

— Отдавай все золотые пятерки и десятки, что брал за свою работу. У ГПУ есть точные сведения, что, выполнив ремонт сбруи лошадей для богатых людей — нэпманов, ты получал от них за работу чистое золото, червонное.

А страна сейчас у буржуев покупает трактора, которые заменят лошадей на пашне во вновь организуемых сельскохозяйственных коммунах. Так что — давай-ка, сдавай-ка добровольно золото, которое у тебя есть! Наше правительство купит на эти деньги трактор. На этом тракторе будет работать твой сын. Ему в комсомол вступать надо — новое время наступает, когда рабочий человек, ремесленник и страной будет управлять, и у себя в доме хозяином будет жить. Так что, Моисей, тебе нужно золотишко сдать, лучше добровольно, а не то отправим тебя в дальние-дальние морозные края! Сибирь, слыхал?

— Нет у меня никаких золотых. Откуда? Разве моя работа стоит того, чтобы за нее червонцами золотыми платили? Поверьте мне, набожному еврею, панове! Нет у меня червонцев николаевских, нет! Не губите: дети у меня, дайте возможность жить и работать в родном местечке. Уж сколько веков мы здесь живем, из поколения в поколение. Что мне в холодной Сибири делать? Что с моими детьми будет? Не губите, панове, человека!

Но старший из гэпэушников стоит на своем:

— Сдавай, Моисей, червонцы!

Сердце Янкеля бьется в бешеном ритме, вот-вот выпрыгнет наружу. Страшно... В хате почти темно. Через маленькие оконца еле-еле пробивается лунный свет. На столе горит туск­лая керосиновая лампа. Один из военных сидит за столом и, макая ручку в чернильницу, пишет протокол.

240

Мама плачет, сидя около русской печки, и вторит отцу:

— Где, откуда у нас, простых евреев, в доме золото? Соседи-пьяницы сказали, что мы что-то имеем. Неправда это! У них, пьянчуг, если еврей — то богач. Моисей зарабатывает деньги только на скромную жизнь. А нашему старшему хлопчику трактор не нужен. Он сидит и Тору учит. У еврейских детей предназначение — Тору учить, а не на тракторе что-то делать. Что такое трактор? Мы этого не знаем и знать не хотим... Не трогайте нас, не оставляйте семью без кормильца!

— Сара, швайг!* — прикрикнул Моисей на жену.

— Нет-нет, ты говори-говори, Сара. Расскажи нам, куда Моисей золото заховал**. Как расскажешь, мы тогда муженька-кормильца твоего с собой забирать не будем. Тебе в семье его оставим... — язвил молодой розоволицый пухленький кимовец-оперативник.

Двое других — в кожаных картузах на головах, в новеньких кожаных куртках, с наганами на поясах — искали-обыскивали еврей­скую хату.

Янкеля трясло, младших братьев и сестер также колотило — ночной визит вооруженных наглых людей, угрожающих каким-то страшным словом «Сибирь», выводило детей из младенческого миропонимания в пространство ужасов. Их папа, любимый папа может быть отправлен в какую-то холодную Сибирь...

Бледно-синие лица еврейских детей при свете керосиновой лампы в полумраке еврейского дома выглядели масками страдания.

Молодые гэпэушники искали: отпарывали подкладку материного старого пальто, рвали одеяло, рылись в ящиках комода, вытряхнули из корзины репчатый лук, разбили пустую глиняную крынку — а вдруг в ней лежит заветный узелочек с царскими червонцами...

— Ну что ж, если ты, Моисей, сумел надежно спрятать «народное добро», так что мы не смогли его найти — пой-

241

дешь с нами. Пошли-ка, Моисей, может, во время сидки в кутузке вспомнишь, где тайничок у тебя...

Отца забрали...

Через несколько дней, осунувшийся, с бледно-серым лицом отец все же вернулся домой. При входе в дом зачерпнул большую кружку воды из ведра и жадно выпил, затем вторую. Грохнулся на кровать и уснул.

А Янкелю вдруг захотелось стать таким же, как те, что были ночью у них в хате, во время обыска. Коммунистическим интернационалом молодежи назывались молодые парни, олицетворяющие Новое время.

Вот если бы он, Янкель, был бы на их месте, он бы не верил лживым доносам и честно выявлял бы саботажников, спекулянтов, вредителей. Он, Янкель, ошибаться никогда не будет. Он докажет, каким должен быть кимовец.

 

И пошел Янкель учиться на рабфак, и вступил в Коммунистический интернационал молодежи. И начал он познавать идеологию Нового времени — марксизм, который на практике воплощался в жизнь в первой стране, где русские, украинцы, евреи, поляки уже начали жить общими коммунами, и их враги из националистов-буржуев уже терпят крах.

И полетели-полетели годы молодости Якова, и уходили-уходили из его памяти слова священных писаний, слова молитв, слова Поучений отцов, слова Песни песней, слова Притч, слова Экклезиаста... Забывалось выученное в детстве. Заучивались даты первых съездов ленинской большевистской партии, но почему-то когда думал он о первом съезде РСДРП, то сразу всплывал в его памяти 1897 год — год первого конгресса сионистов в Базеле...

Сионизм — что это такое? Свое еврейское государство в подмандатной Великобритании Палестине — чушь какая-то! Вот Еврейская автономная область, Биробиджан — это здорово! Одной еврейской коммуной нужно показать, как можно хорошо и справедливо жить. Товарищ Сталин — вождь всех народов Советского Союза опре-

242

делил евреям-рабочим, ремесленникам, хлеборобам земли, где не ступала нога человека, где можно все начать с «чистого листа». Да и в украинских местечках уже пораскидали богатеньких, власть в рабочих руках, скоро всем будут распределять все поровну, по справедливости.

 

И после окончания рабфака стал Янкель лектором-пропагандистом. Очень нравилась ему его работа — убеждать, перевоспитывать, поучать, наставлять молодых сограждан, которые уже начали реализовывать свой энтузиазм и свои молодые силы на стройках социализма.

И поехал Янкель в Крым, где уже работали еврейские коммуны на землях, принадлежавших когда-то крымским ханам. Основной его работой была пропаганда и агитация.

Шло на просторах бывшей Российской империи новейшее время — время построения социализма. Обиды, причиненные семье новой властью, не помнились. А злое время, когда на Украине властвовал Симон Петлюра — сидело в памяти кровной обидой.

В новейшее время над евреями издеваться никто не будет — наступает эпоха интернационализма.

Как преданного делу Ленина и Сталина гражданина призвали Янкеля на службу в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, где он вступил в ВКП (б) и стал политруком роты. Так, находясь на этой должности, провоевал он жестокую, холодную финскую войну. В действующей армии застала его и Великая Отечественная.

И был Янкель отцом-политруком для сыновей-бойцов из своей роты, которая отступала, оборонялась, хоронила своих ротных, своих взводных, своих рядовых. Два раза его контузило, три раза осколки рвали его кожу и мышцы.

Пожарища войны, разруха войны, голод войны, болезни войны, невзгоды войны — оттеснили куда-то далеко-далеко на задворки памяти детство: папу, маму, братишек и сестренок, раввина-меламеда, который учил его еврейскому алфавиту, требовал от него, чтобы несколько первых слов начала каждой книги Пятикнижия Моисее-

243

ва выучил он наизусть: «Ва-икра эль-Моше в’идабер ха-Шем элав (И призвал Господь Моше и сказал ему)»... Нет-нет, да и всплывали во время тревожного сна когда-то в детстве выученные слова, уже, как казалось, полностью потерявшие всякий смысл.

Годы шли. Война катилась вначале на восток, потом назад, в Европу. Уже в звании майора в одном из городков разбитой фашистской Германии остался служить Янкель Моисеевич в должности военного коменданта.

Советская Армия добивала фашистского гада в его логове. День и ночь работала военная комендатура. Так называемое мирное население немецкого городка постоянно требовало заботы и внимания. Рядом со зданием комендатуры был развернут военный госпиталь, в котором лечили и гражданское немецкое население.

Несколько раз в день приходила на прием к военному коменданту заместитель начальника госпиталя лейтенант медслужбы по имени Фрида. Черноволосая, с большими карими глазами, смотрящими из-под длинных-длинных ресниц, еврейская красавица напоминала родное еврейское местечко и синагогу в нем, где на балконах второго яруса молились недоступные мужским липнущим взглядам женщины, многие из которых как будто появились в местечке из книги «Песнь песней».

Война, чужая земля, побежденные убийцы рядом, а в квартире военного коменданта немецкого городка — любовь...

Деньки пробежали, недельки пролетели — и в помещении военной комендатуры в присутствии свидетелей регистрируется брак. О чудо! Отныне — и до конца жизни, с 1 мая 1945 года майор Янкель Моисеевич и лейтенант Фрида Иосифовна являются мужем и женой, что зафиксировано в книге актов гражданского состояния комендатуры города N. А через год в этой же книге записывается, что у Янкеля и Фриды родилась дочь Виктория.

Шли годы жизни и службы в Восточной Германии. Группа советских войск оставалась на долгие годы в землях, из которых исходили языки пламени последней войны.


213-226    227-243    244-258