41-49

Сейчас, в канун Дня Победы, в нашем учреждении находятся несколько участников войны. Они посто­янно пристают к вольнонаемным, чтобы те притащи­ли им водку, зубную пасту или одеколон. Если нами будет установлено, что вы этим воякам-заключенным что-то принесли, то мы вас лишим пропусков и ошт­рафуем на пятьдесят рублей каждого.

Пропуска я вам оформляю одноразовые, так что каждый день с утра вам нужно приходить ко мне за новым пропуском.

Желаю хорошо потрудиться!

.Через двадцать минут, пройдя через вахту, внут­ренний пост досмотра и всю промзону, мы оказались в новом здании котельной. Всю дорогу нас сверлили пытливые глаза зэков. На территории зоны появились

42

новенькие вольнонаемные — об этом уже шла-неслась молва.

На корпусах кирпичного завода алели транспаран­ты «30 лет Победы над фашистской Германией», «Да здравствует Советский Союз!»; на трубе котельной развевался большой красный флаг.

Слоняющиеся по котельной зэки и вольнонаемный начальник котельной Виктор Иванович уже ждали нас. Первым начал разговор Виктор Иванович:

—   Какая вы все же нехорошая организация — «Энерготехмонтаж»! Вашего обмуровщика Гену я ус­троил на работу к себе в котельную, а в ПМК его уст­роили на работу в вашей конторе. Он зарплату полу­чил — и что же? Мне бы хоть сотенку рублей от жирного куша подбросил, зэкам-работягам бы сига­рет и чаю принес. А то — в один день, как только деньгу получил, так и смотался из Лукоянова. Хоро­шо хоть, что я ему акты об окончании работ не под­писал! Давайте теперь за него отдувайтесь! Отвечайте бугру — Хамсе, когда вы, наконец, им наряд закры­тый на колонию пришлете? Они — зэки, но тоже люди, им платить нужно за пыряние^*! У них пятьдесят про­центов заработка хозяину идет. Я им платить не могу и не хочу, я вашему специалисту уплатил.

Разговор подхватил сверкающий золотой корон­кой на правом верхнем клыке поджарый, весь «про­копченный» бригадир Хамса:

получаются: где пробки^** за спецработу? Этот начальник, — бугор кивнул на Вик­тора Ивановича, — не платит, говорит, что все от­дал вашему парчу^* дешевому, а нам как быть? Сей­час мы опять у вас на подсобе пырять будем. А проб­ки кто занюхает? Думается мне, что парч этот Гена часть башлей тебе приплатил как начальнику. Сей­час на воле свои законы. Есть у нас здесь ваши на­чальнички, что за мзду чалятся⁷. Я-то как в сем­надцать лет попал к «хозяину», так вот уже более двадцати лет и торчу по зонам. Про вольные поряд­ки я уж все позабыл, но что здесь у нас за волю про­тирают, я знаю. Так что, начальничек, если хочешь, чтобы мы пыряли, отстегивай бабки! Можно чаем расквитаться.

Мне ничего не оставалось делать, как сказать бугру:

—  Ты, Хамса, зря горлопанишь прилюдно. Дело тонкое. Нужно втихаря, один на один рамсы расста­вить.

На железном гладко выбритом загорелом лице буг­ра появилось легкое недоумение:

—  Да ты что, начальничек? При гаврилке , в кос­тюмчике коцевом отутюженном, с поплавком — и как-то сразу из интеллигентного вида на феньку нашу за­вернул.   Ну что же, отойдем, пошушукаемся.

Мы отошли с бугром за котлы и повели разговор.

—   Начальничек, — без долгих предисловий ска­зал Хамса, — притащи десять пачек чаю, и мы закон­чим все работы, и Конопляный^*** акты подпишет, я его уломаю.

—   Послушай, Хамса. Чай я тебе таскать не буду. А четвертную^**** тебе как премию завтра подгоню.

Все, что у Генки с Конопляным — это не наше дело. Они между собой не договорились. А я за свое жало^* отвечаю. Четвертной даю тебе как премию. Так что приступайте к работе — таскайте кирпич, делайте ра­створ, а обмуровщики будут устранять недоделки.

А еще, Хамса, я хочу тебя спросить за Валеру Кальницкого и Леху Дему — нет ли таких в зоне. Леха — мой сводный брат, а Кальницкий — братан по ули­це. Прослыхивал я, что как будто они здесь сроки отматывают.

Хамса сохранял невозмутимое выражение на лице. И просто, не теряясь, ответил:

— Насчет четвертака — так это дело нужно удво­ить. А насчет названных тобой могу твердо ответить: были они оба на этой зоне. Но Жид раскрутился на тройку, так что он уехал с девятью годами на другую зону. А Леха только недавно переехал к новому «хо­зяину». По тому, какие братишки у тебя, я понял, что с пробками ты не обманешь. Четвертак завтра подгонишь, а другой — через день, как работы закон­чим. Я по зоне дам знать, что начальник от «Энерго-техмонтажа» путью себя ведет и у него работать мож­но. А десять пачек сигареточек «Прима» тоже попрошу завтра подогнать. Сам понимаешь: это как бы надбав­ка. Ты же все равно спишешь на командировку или еще на что-нибудь. Сейчас по зонам очень много от начальства торчит, что-то сажать вашего брата ста­ли. Америку догоняете, коммунизм строите — а под себя тырите, начальники!

сразу после войны по зонам торчать — так и торчу уже тридцать лет. Сигареточек хороших, начальни­чек, завтра принеси, будь добр, пару пачек. Хоть в День Победы приличного табачку покурить, а то эта махра е...ная уже надоела!

И, присев на кирпичики, Сержант закурил тонень­кую «козью ножку» из квадратного кусочка газеты, забил ее махоркой из жестяной баночки, в которой когда-то, давным-давно, был ландрин, что было вид­но по почти стертым краскам на крышке. Раскурив самокрутку, он о чем-то своем задумался, уставив взор на лукояновские домишки, взбирающиеся по несколь­ким холмам, так что крыши передних домов как бы подпирали фундаменты следующих. Ведь центр Лу-коянова был всего в нескольких километрах от зоны.

Обычный рабочий день проходил в помещении котельной и около ее торцовых, очень широких — так называемых технологических дверей, где можно было перекурить^*, греясь на солнышке.

От той командировки в Лукояновскую зону в моей памяти осталась зарубка, которая очень часто ожива­ла в дни начала перестройки.

48

сидели на корточках около колонии, курили и вели разговор о войне, участником которой был Сержант, а также вспоминали анархию в колонии и убийство сотрудника МВД из самодельного ствола. Убийство произошло недалеко от того места, где перекуривали работяги. Анархия — это акция неповиновения по­чти всех заключенных администрации колонии и из­биение ими членов Совета коллектива. Троих активи­стов Совета коллектива тогда даже забили насмерть.

В нацистских лагерях были так называемые капо, в советских лагерях капо — это председатель Совета коллектива. На рукаве его спецовки пришиты три желтые полоски, как у пионера — председателя сове­та дружины. У бригадиров (на жаргоне — бугров) при­шито по одной полоске.

Принцип всё тот же, пришедший еще из Древнего Рима: «Управляй рабами руками самих рабов».

Работяги с особым удовольствием вспоминали анар­хию: в тот день вся злоба, сидевшая в душах зэков, была вымещена на таких же рабах, только сотрудни­чающих с администрацией.

Конечно, были случаи, что люди, пробыв долгие года в колониях, больше возвращаться туда не хоте­ли. А были и так называемые зэки, живущие в отри-цаловке. Они не работали, дерзили сотрудникам ко­лонии, не подчинялись членам Совета коллектива, угрожая последним расправой.

Эти лихие люди очень много времени проводили в БУРах (бараках усиленного режима). Так что в тюрь­ме была своя, еще более жесткая тюрьма: там корми­ли один раз в день и выводили на прогулку всего один раз в день на непродолжительное время. Прогуливал­ся арестант в так называемом дворике. Четыре высо­ких стены и кусок неба за крупной решеткой из арма­туры — вот и все, что он мог созерцать.

Лукояновский район­ный суд был завален дела­ми из колоний: кто-то кого-то избил, кто-то угрожал офицеру МВД, кто-то очень много раз сидел в БУРе, и ему нужно было сменить режим, а кто-то хорошо ра­ботал, исправлялся, и оста­ток срока такому заклю­ченному можно было заменить на принудитель­ные работы, отправив жить в спецкомендатуру — в на­роде эти льготные исправи­тельные учреждения назы-

вались «химией».                                 

Но нет-нет — а совер-                        

шались в лагере и убийства. Такое произошло утром шестого мая.

Огнеупорщики Зыбины получили пропуска и про­шли в зону на полчаса раньше меня. Я ближе к девя­ти часам утра пришел в кабинет режимной части, где рябой майор, с кем-то ругаясь, разговаривал по теле­фону. Буквально через пару минут после меня в каби­нете появился старший лейтенант из оперативного от­дела и положил на стол перед майором окровавленную заточку, завернутую в газетный лист.

Майор положил телефонную трубку на аппарат и стал рассматривать самодельное оружие. Крякнул и сказал старлею:

— Ну что делать — обычная пиковина, обычное убийство, когда идет пересменок в рабочей зоне. Пря­мо рядом с постом при встрече двух колонн из отра-

  41-49