420-432
Промелькнули секунды...
С десяток воющих сиренами полицейских «Фордов» подскочили к злополучной машине арабской «Скорой помощи» — и началось.
Водителя и абсолютно здорового пассажира «Скорой помощи» мускулистые руки полицейских выволокли из кабины и. По роже, по роже, еще по роже шофера — это один полицейский. Другой пендалями под задницу подгонял второго араба. Обоих задержанных уложили на газон из дивной зелененькой, ухоженной, несколько раз в день поливаемой травки у крепостной стены Старого города.
Накануне полицией Израиля было задержано несколько арабских машин «Скорой помощи», перевозивших не больных и рожениц, а террористов и взрывчатку. Судя по тому, как отнеслись полицейские к задержанным, в этой машине тоже было что-то неположенное, совершенно не имеющее связи с милосердием и оказанием медицинской помощи.
Арабы на выдумку хитры, тут ничего не скажешь. И упорны на редкость. Казалось бы, если накануне ваших «соратников» задержали — сидите тихо, не повторяйте их действий. Но это ведь не только идеология — это деньги, да и немалые. Какая уж тут клятва Гиппократа...
Вдоволь налюбовавшись сценой задержания, мы поехали дальше, выполнять свой заказ, оставив место, где израильская полиция выполняла свою рядовую работу — спасала еврейскую столицу от арабского террора.
.Эта давняя зарисовка как-то наложилась на картину только что увиденного задержания. А в памяти забрезжило еще одно воспоминание, которое перекликается с увиденным несколько минут назад.
Благо, что трусцой утром я по времени бегаю примерно час. С восстановленными в памяти картинками ушедшего423
прибежал домой и, даже не обмывшись под душем, сел за письменный стол. Под душ полезу потом. А пока материал свеж в памяти — пишу.
Недавно, пробегая по тротуарам пустынных объез¬дных шоссе Иерусалима, видел, как трое молодых ара¬бов быстро шли по направлению к каньону* Малха. Вдруг около них резко затормозила машина, и девуш¬ка — младший офицер ПАХАЛ выскочила из маши¬ны и преградила путь троим здоровенным парням, потребовав у них документы.
Арабы встали по стойке «смирно» перед хрупкой девчушкой, которая, получив в университете первую степень (бакалавра), пошла служить в армию на три года на офицерской должности. Было видно, что им, арабам, очень не хочется вступать в какие бы то ни было взаимоотношения с Государством Израиль. Но молоденькая израильтянка проявила бдительность, и арабы послушно выполняли приказы девочки в офи¬церской форме.
Любое неповиновение солдату или — тем более! — офицеру Армии обороны Израиля чревато очень жес¬тким наказанием для незваных гостей-арабов. Тем более, что по шоссе едет множество автомобилей, во¬дители которых видят эту сцену — а у каждого из них под рукой мобильный телефон, да и оружие есть у многих.
* Каньон — торговый центр (ивр.).
Израильтянину и в голову не придет хамить че¬ловеку в военной форме, у нас армия — это нацио¬нальная гордость. Арабов же приходится этому учить, и хорошо, если они сразу усваивают этот урок. Что поделать — пока наша страна, оплот демократии в регионе, нуждается в сильной армии и непрестанной бдительности. Израиль — украшение Ближнего Вос-
тока, и это украшение приходится тщательно охранять.
Мелькают времена, города и страны в моей памяти. Вот я уже перенесся мыслью с Иудейских гор на волжские берега. Давно мне хотелось рассказать о Дне нижегородской милиции, который шел-тянулся в сентябре 1995 года. Вот сейчас к моим письменам это «подшилось».
Уже в вечернее время выходил я из-под арки с улицы Грузинской на Свердловку, где стал вначале свидетелем, а потом и участником одного инцидента.
Двое «крутых» из «новых русских» въезжали в арку со стороны Свердловки, по которой проезд автотранспорту запрещен. Но — кому запрещен, а кто сам себе разрешает. Попробуй скажи ему, «новому русскому» слово — сам не рад будешь.
Катили, конечно, ребята на шикарной навороченной иномарке с темными стеклами и, делая крутой поворот, задели багажником женщину, идущую по тротуару под руку со своим мужем — полковником в полном обмундировании. Но только этот высший офицер в России был без личного оружия — это не Израиль.
Женщина вскрикнула и отлетела в сторону, оторвавшись от руки мужа. Муж как-то инстинктивно хлопнул освободившейся рукой по багажнику машины: мол, ребята, здесь лихо крутить баранку не надо. Здесь люди ходят.
Остановили машину «хозяева» — они хозяева не только машины, но и всей нижегородской жизни.
Вылез из кабины «крутой» водитель, вылез такой же «крутой» пассажир — и на полковника. И за грудки его:
— Ты чего, сволочь, по моей дорогой иномарке своей грязной лапой хлопаешь? Чего ты тут погонами сверкаешь?424
Мы таких, как ты, вообще не видим, с твоим-то нищенским жалованьем! Да и гроши-то тебе не всегда платят. А туда же, руками размахался. На кого прешь? Да мы на свои деньги десяток таких, как ты, с потрохами купим, коли захотим. У нас-то баксы немеряные!
Полковник, как положено военному, оказался не из пугливых. Встал твердо и говорит:
— Не имеете права разъезжать по улице Свердлова, как средневековые короли! Вы что творите? Жену мою напугали, а она у меня — подполковник милиции. Ну-ка извинитесь!
— Ну ты, полковник! Я таких, как ты, полковников, знаешь где видел?..
Женщина кричит:
— Люди, помогите! «Новые русские» к моему мужу пристали! Они его избить могут — они сегодня всему «хозяева»!
Прохожие отворачиваются, пробегают, делают вид, что ничего не видят и не слышат, и не их это дело — простых граждан — новых богатеев, навороченных таких, к порядку призывать. Пробегают, «прижав уши», как зайцы.
Меня вдруг обида взяла: военная форма, один из символов государства, а они, нечестивцы богатые, ее оскорбляют. Да и мужика того, полковника, я хорошо знал, очень порядочный человек.
И, как говорили на Свердловке в дни моей юности, «впрягся» я в «базар», встав на сторону полковника и его жены, подполковника милиции. Видно, вместе когда-то учились они в юридическом институте, там повстречались, полюбили друг друга, поженились.
Но новое время дало право богатеям даже слуг государства унижать. Причем публично!
426И сказал я свое громкое слово по-культурному:
— Ребятишки, вы не правы! Совесть требует, что¬бы вы перед женщиной и полковником извинились, а уж потом домой ехали.
И услышал в ответ:
— Липа, пошел на х.! Что ты лезешь? Я и пол¬ковника этого херова, и тебя .!
Я опять твердо сказал:
— Извиняйтесь! Так себя люди не ведут. Перед вами высший офицер Российской Армии, а вы его за грудки да матюгаете. Перестроечники гребаные!
Переглянулись «новые русские» друг с другом, и тот, что за рулем был, подал руку полковнику и ска¬зал:
— Я, вообще-то, могу и не мириться с тобой и Липой. Но завтра — день парада. Ладно уж, прости, мужик!
— Вот так-то лучше будет! — произнес полков¬ник.
Я пошел вверх по Свердловке. Через какие-то се¬кунды женщина, недавно обиженная «хозяевами жиз¬ни», догнала меня и сказала:
— Липа, спасибо! Всю жизнь буду помнить твер¬дость твою и справедливость.
И правда — помнит. Недавно встретил я их, суп¬ружескую пару, на площади Минина. Я уж как-то и подзабыл тот случай, и лица их плохо помнил, а они мне улыбаются и говорят:
— Здравствуйте, Липа! Мы очень рады видеть вас в родном городе. Мы все помним, мы знаем, что вы пишете книги. Ждем тиража, чтобы купить.
А я им — вопросом в ответ, по-еврейски:
— А как сейчас, в послеперестроечное время, к военной форме российской относятся? По-прежнему могут в «темном переулочке» и навалять?
Улыбается супру¬жеская пара. Рады они видеть меня. Но на мой каверзный еврейский вопрос не отвечают.
Я тоже не настаи¬ваю. Некрасиво о пло¬хом выспрашивать. Главное — тогда спра¬ведливость восторже¬ствовала, надеюсь, и се¬годня она верх берет.
А что меня сегодня так «теребят» «госуда¬ревы слуги» — изра¬ильские полицейские, израильские солдаты,
российский полковник,
его жена-подполков-
ник?
Да просто вечером прошедшего дня получил я по электронной почте копии кое-каких документов.
А было совсем недавно так, что пообещал я хозяй¬ке копий мною полученных документов — Нине Скрип-ник — помочь в публикации ее исследовательских тру¬дов.
Нина фамилию Скрипник носила сорок лет назад, когда училась со мной в одной школе. А сейчас она — Нина Васильевна Успенская. Ее сын Алексей — очень видный и
427
значимый в Нижнем Новгороде человек. Я его только ребёнком пятилетним видел как-то раз, мельком.
Так вот, из выписок, сделанных Ниной Васильевной, мне становится ясно, что значимые люди сегодня — это те, кто знает свои корни. Кто в своих семейных архивах бережно сохраняет фотографии и документы предков и передает эти реликвии из рук в руки по наследству.
А Нина Васильевна даже последние годы проводит свободные часы в нашем Нижегородском государственном областном архиве и выискивает документы, рассказывающие, кто были родители ее мужа Владимира, дедушки, прадедушки, прапрадедушки. Хочет она, чтобы сын — Алексей гордился своими предками, которые служили государю и государству.
Привело ее, Нину Васильевну, в архив одно простое обстоятельство: когда родилась у нее 27 мая 1998 года внучка Елизавета, стало им с мужем интересно, а кто же был в «седьмом колене» у крошечного родного создания.
Десять стандартных листов бумаги лежат на моем письменном столе. Когда-то собрались мы в ресторане «Бурлацкая слобода» отмечать значимую дату — 20 лет со дня окончания школы. А перед тем как начать пить напитки «сердечной дружбы» школьной и взаимовыручки, самые грамотные из нас написали клятву, под текстом которой каждый выпускник 1965 года расписался. В клятве было много всяких обязательств — что-то я помню:
— хранить верность нашей школьной дружбе;
— помочь устроить в институт сына, дочку, внука, внучка;
— помочь устроить в детский садик внуков и внучек;
— помочь устроить на работу школьного друга или
подружку;
— всегда помнить, что ты выпускник 4-й школы 1965 года;
— всегда помогать друзьям по совместной учебе.
У кого-то из моих одноклассников, наверное, сохранилась эта клятва с подписями.
А 9 июня 2005 года собрались мы, уже поседевшие дедушки и бабушки, в ресторанчике Дома ученых — и говорили тосты, поминали уже оставивших нас друзей-товарищей, и получилось так, что перемолвился между тостами я несколькими словами с Ниной, которая мне рассказала о своих исследованиях.
Исполняя клятву, под которой расписался я сам лично и мои друзья-одноклассники в «Бурлацкой слободе», я публикую документы из Нижегородского архива, помогая однокласснице.
Тут же присоединяюсь к Нине Васильевне Успенской с благодарностью дорогим моему сердцу труженикам областного архива, которых указала в своем письме моя одноклассница, особо выделяя директора — Виктора Алексеевича Харламова и заведующую читальным залом Галину Алексеевну Дё-минову.
Уж больно они хлопочут, когда я прихожу работать в архив, пишет Нина, а Виктор всегда меня еще и чаем поит с конфетами.
Итак, фотография и документ, говорящий, кто есть кто в управлении Нижегородской губернией в начале уже убежавшего двадцатого века.
Что можно мне, Лене Грузману, сказать о лицах девяти человек, смотрящих мне в глаза со старинной фотографии?
Ох и досталось же им и их потомкам, носителям русской духовности, в годы революции и гражданской войны!
Вот как раз над такими людьми — цветом нации — глумились кухарки и дворники, начавшие управлять государством.
431Рожденные и выросшие для созидательной жизни, получившие образование, готовые к деятельности просветителей, они пронесли свои жизни через горнило страданий и мученическими своими смертями доказали присутствие добра в этом мире.
Всматриваясь в документ, вижу уже знакомые фамилии — и точно знаю, что вице-губернатор Сергей Иванович Бирюков — дедушка Маши Зелькиной, в доме которой я бывал очень часто, и портрет генерала находился в библиотеке Бориса Ароновича Зель-кина, мужа Маши, дочери нижегородского писателя Нила Сергеевича Бирюкова.
Борис Зелькин, Софья Львовна Кубанская, Соломон Франкович Вайншток на протяжении тридцати лет заполняли стандартные учетные карты, в которых заносили сведения о наиболее значимых в нижегородском обществе евреях.
432Дойдут ли мои руки до той картотеки, которую мне посчастливилось спасти от уничтожения?..
Много лет я помогал Борису Зелькину просто жить, ибо очень тяжелому заболеванию был подвержен его организм.
Незадолго до своей кончины просил меня Борис и его жена, внучка последнего вице-губернатора, обработать имеющиеся карточки и издать книгу — две с половиной тысячи заполненных карточек было в том собрании.
После разорения музея Нижегородской синагоги картотека оказалась выброшенной на чердак. Где были наши нижегородские «культурные» евреи, когда крушилась еврейская память на их глазах?! Даже полотна художников изорвали и выкинули вначале на чердак, а потом.
Выжила картотека во времена «еврейской нижегородской синагогальной революции». Кто был атеистом — тот стал истово набожным за считанные дни, он и крушил музей412-420

