420-432

Промелькнули секунды...

С десяток воющих сиренами полицейских «Фор­дов» подскочили к злополучной машине арабской «Скорой помощи» — и началось.

Водителя и абсолютно здорового пассажира «Ско­рой помощи» мускулистые руки полицейских выво­локли из кабины и. По роже, по роже, еще по роже шофера — это один полицейский. Другой пендалями под задницу подгонял второго араба. Обоих задержан­ных уложили на газон из дивной зелененькой, ухо­женной, несколько раз в день поливаемой травки у крепостной стены Старого города.

Накануне полицией Израиля было задержано не­сколько арабских машин «Скорой помощи», перево­зивших не больных и рожениц, а террористов и взрыв­чатку. Судя по тому, как отнеслись полицейские к задержанным, в этой машине тоже было что-то непо­ложенное, совершенно не имеющее связи с милосер­дием и оказанием медицинской помощи.

Арабы на выдумку хитры, тут ничего не скажешь. И упорны на редкость. Казалось бы, если накануне ваших «соратников» задержали — сидите тихо, не повторяйте их действий. Но это ведь не только идеология — это день­ги, да и немалые. Какая уж тут клятва Гиппократа...

Вдоволь налюбовавшись сценой задержания, мы поехали дальше, выполнять свой заказ, оставив мес­то, где израильская полиция выполняла свою рядо­вую работу — спасала еврейскую столицу от арабско­го террора.

.Эта давняя зарисовка как-то наложилась на кар­тину только что увиденного задержания. А в памяти забрезжило еще одно воспоминание, которое перекли­кается с увиденным несколько минут назад.

Благо, что трусцой утром я по времени бегаю при­мерно час. С восстановленными в памяти картинка­ми ушедшего
423
прибежал домой и, даже не обмывшись под душем, сел за письменный стол. Под душ полезу потом. А пока материал свеж в памяти — пишу.
Недавно, пробегая по тротуарам пустынных объез¬дных шоссе Иерусалима, видел, как трое молодых ара¬бов быстро шли по направлению к каньону* Малха. Вдруг около них резко затормозила машина, и девуш¬ка — младший офицер ПАХАЛ выскочила из маши¬ны и преградила путь троим здоровенным парням, потребовав у них документы.
Арабы встали по стойке «смирно» перед хрупкой девчушкой, которая, получив в университете первую степень (бакалавра), пошла служить в армию на три года на офицерской должности. Было видно, что им, арабам, очень не хочется вступать в какие бы то ни было взаимоотношения с Государством Израиль. Но молоденькая израильтянка проявила бдительность, и арабы послушно выполняли приказы девочки в офи¬церской форме.
Любое неповиновение солдату или — тем более! — офицеру Армии обороны Израиля чревато очень жес¬тким наказанием для незваных гостей-арабов. Тем более, что по шоссе едет множество автомобилей, во¬дители которых видят эту сцену — а у каждого из них под рукой мобильный телефон, да и оружие есть у многих.
* Каньон — торговый центр   (ивр.).
Израильтянину и в голову не придет хамить че¬ловеку в военной форме, у нас армия — это нацио¬нальная гордость. Арабов же приходится этому учить, и хорошо, если они сразу усваивают этот урок. Что поделать — пока наша страна, оплот демократии в регионе, нуждается в сильной армии и непрестанной бдительности. Израиль — украшение Ближнего Вос-

тока, и это украшение приходится тщательно охра­нять.

 

Мелькают времена, города и страны в моей памя­ти. Вот я уже перенесся мыслью с Иудейских гор на волжские берега. Давно мне хотелось рассказать о Дне нижегородской милиции, который шел-тянулся в сен­тябре 1995 года. Вот сейчас к моим письменам это «подшилось».

Уже в вечернее время выходил я из-под арки с улицы Грузинской на Свердловку, где стал вначале свидетелем, а потом и участником одного инцидента.

Двое «крутых» из «новых русских» въезжали в арку со стороны Свердловки, по которой проезд авто­транспорту запрещен. Но — кому запрещен, а кто сам себе разрешает. Попробуй скажи ему, «новому рус­скому» слово — сам не рад будешь.

Катили, конечно, ребята на шикарной наворочен­ной иномарке с темными стеклами и, делая крутой по­ворот, задели багажником женщину, идущую по троту­ару под руку со своим мужем — полковником в полном обмундировании. Но только этот высший офицер в Рос­сии был без личного оружия — это не Израиль.

Женщина вскрикнула и отлетела в сторону, ото­рвавшись от руки мужа. Муж как-то инстинктивно хлопнул освободившейся рукой по багажнику маши­ны: мол, ребята, здесь лихо крутить баранку не надо. Здесь люди ходят.

Остановили машину «хозяева» — они хозяева не только машины, но и всей нижегородской жизни.

Вылез из кабины «крутой» водитель, вылез такой же «крутой» пассажир — и на полковника. И за груд­ки его:

— Ты чего, сволочь, по моей дорогой иномарке своей грязной лапой хлопаешь? Чего ты тут погонами сверкаешь?
424

Мы таких, как ты, вообще не видим, с твоим-то нищенским жалованьем! Да и гроши-то тебе не всегда платят. А туда же, руками размахался. На кого прешь? Да мы на свои деньги десяток таких, как ты, с потрохами купим, коли захотим. У нас-то баксы немеряные!

Полковник, как положено военному, оказался не из пугливых. Встал твердо и говорит:

—  Не имеете права разъезжать по улице Свердло­ва, как средневековые короли! Вы что творите? Жену мою напугали, а она у меня — подполковник мили­ции. Ну-ка извинитесь!

—  Ну ты, полковник! Я таких, как ты, полковни­ков, знаешь где видел?..

Женщина кричит:

— Люди, помогите! «Новые русские» к моему мужу пристали! Они его избить могут — они сегодня всему «хозяева»!

Прохожие отворачиваются, пробегают, делают вид, что ничего не видят и не слышат, и не их это дело — простых граждан — новых богатеев, навороченных таких, к порядку призывать. Пробегают, «прижав уши», как зайцы.

Меня вдруг обида взяла: военная форма, один из символов государства, а они, нечестивцы богатые, ее оскорбляют. Да и мужика того, полковника, я хоро­шо знал, очень порядочный человек.

И, как говорили на Свердловке в дни моей юнос­ти, «впрягся» я в «базар», встав на сторону полков­ника и его жены, подполковника милиции. Видно, вместе когда-то учились они в юридическом институ­те, там повстречались, полюбили друг друга, пожени­лись.

Но новое время дало право богатеям даже слуг го­сударства унижать. Причем публично!

426
И сказал я свое громкое слово по-культурному:
—    Ребятишки, вы не правы! Совесть требует, что¬бы вы перед женщиной и полковником извинились, а уж потом домой ехали.
И услышал в ответ:
—    Липа, пошел на х.! Что ты лезешь? Я и пол¬ковника этого херова, и тебя .!
Я опять твердо сказал:
—    Извиняйтесь! Так себя люди не ведут. Перед вами высший офицер Российской Армии, а вы его за грудки да матюгаете. Перестроечники гребаные!
Переглянулись «новые русские» друг с другом, и тот, что за рулем был, подал руку полковнику и ска¬зал:
—    Я, вообще-то, могу и не мириться с тобой и Липой. Но завтра — день парада. Ладно уж, прости, мужик!
—    Вот так-то лучше будет! — произнес полков¬ник.
Я пошел вверх по Свердловке. Через какие-то се¬кунды женщина, недавно обиженная «хозяевами жиз¬ни», догнала меня и сказала:
—    Липа, спасибо! Всю жизнь буду помнить твер¬дость твою и справедливость.
И правда — помнит. Недавно встретил я их, суп¬ружескую пару, на площади Минина. Я уж как-то и подзабыл тот случай, и лица их плохо помнил, а они мне улыбаются и говорят:
—    Здравствуйте, Липа! Мы очень рады видеть вас в родном городе. Мы все помним, мы знаем, что вы пишете книги. Ждем тиража, чтобы купить.
А я им — вопросом в ответ, по-еврейски:
—    А как сейчас, в послеперестроечное время, к военной форме российской относятся? По-прежнему могут в «темном переулочке» и навалять?
Улыбается супру¬жеская пара. Рады они видеть меня. Но на мой каверзный еврейский вопрос не отвечают.
Я тоже не настаи¬ваю. Некрасиво о пло¬хом выспрашивать. Главное — тогда спра¬ведливость восторже¬ствовала, надеюсь, и се¬годня она верх берет.

А что меня сегодня так «теребят» «госуда¬ревы слуги» — изра¬ильские полицейские, израильские солдаты,
российский полковник,
его жена-подполков-
ник?
Да просто вечером прошедшего дня получил я по электронной почте копии кое-каких документов.
А было совсем недавно так, что пообещал я хозяй¬ке копий мною полученных документов — Нине Скрип-ник — помочь в публикации ее исследовательских тру¬дов.
Нина фамилию Скрипник носила сорок лет назад, когда училась со мной в одной школе. А сейчас она — Нина Васильевна Успенская. Ее сын Алексей — очень видный и
427

значимый в Нижнем Новгороде человек. Я его только ребёнком пятилетним видел как-то раз, мельком.

Так вот, из выписок, сделанных Ниной Васильев­ной, мне становится ясно, что значимые люди сегод­ня — это те, кто знает свои корни. Кто в своих семей­ных архивах бережно сохраняет фотографии и доку­менты предков и передает эти реликвии из рук в руки по наследству.

А Нина Васильевна даже последние годы прово­дит свободные часы в нашем Нижегородском государ­ственном областном архиве и выискивает документы, рассказывающие, кто были родители ее мужа Влади­мира, дедушки, прадедушки, прапрадедушки. Хочет она, чтобы сын — Алексей гордился своими предка­ми, которые служили государю и государству.

Привело ее, Нину Васильевну, в архив одно про­стое обстоятельство: когда родилась у нее 27 мая 1998 года внучка Елизавета, стало им с мужем интересно, а кто же был в «седьмом колене» у крошечного род­ного создания.

Десять стандартных листов бумаги лежат на моем письменном столе. Когда-то собрались мы в рестора­не «Бурлацкая слобода» отмечать значимую дату — 20 лет со дня окончания школы. А перед тем как на­чать пить напитки «сердечной дружбы» школьной и взаимовыручки, самые грамотные из нас написали клятву, под текстом которой каждый выпускник 1965 года расписался. В клятве было много всяких обяза­тельств — что-то я помню:

—  хранить верность нашей школьной дружбе;

—   помочь устроить в институт сына, дочку, вну­ка, внучка;

—   помочь устроить в детский садик внуков и вну­чек;

—  помочь устроить на работу школьного друга или

подружку;

—  всегда помнить, что ты выпускник 4-й школы 1965 года;

—  всегда помогать друзьям по совместной учебе.

У кого-то из моих одноклассников, наверное, со­хранилась эта клятва с подписями.

А 9 июня 2005 года собрались мы, уже поседев­шие дедушки и бабушки, в ресторанчике Дома уче­ных — и говорили тосты, поминали уже оставив­ших нас друзей-товарищей, и получилось так, что перемолвился между тостами я несколькими слова­ми с Ниной, которая мне рассказала о своих иссле­дованиях.

Исполняя клятву, под которой расписался я сам лично и мои друзья-одноклассники в «Бурлацкой сло­боде», я публикую документы из Нижегородского ар­хива, помогая однокласснице.

Тут же присоединяюсь к Нине Васильевне Ус­пенской с благодарностью дорогим моему сердцу труженикам областного архива, которых указала в своем письме моя одноклассница, особо выделяя директора — Виктора Алексеевича Харламова и за­ведующую читальным залом Галину Алексеевну Дё-минову.

Уж больно они хлопочут, когда я прихожу рабо­тать в архив, пишет Нина, а Виктор всегда меня еще и чаем поит с конфетами.

Итак, фотография и документ, говорящий, кто есть кто в управлении Нижегородской губернией в начале уже убежавшего двадцатого века.

Что можно мне, Лене Грузману, сказать о лицах девяти человек, смотрящих мне в глаза со старинной фотографии?

Ох и досталось же им и их потомкам, носителям русской духовности, в годы революции и гражданс­кой войны!

Вот как раз над такими людьми — цветом нации — глумились кухарки и дворники, начавшие управлять государством.

431

Рожденные и выросшие для созидательной жизни, получившие образование, готовые к деятельности про­светителей, они пронесли свои жизни через горнило страданий и мученическими своими смертями доказа­ли присутствие добра в этом мире.

Всматриваясь в документ, вижу уже знакомые фамилии — и точно знаю, что вице-губернатор Сер­гей Иванович Бирюков — дедушка Маши Зелькиной, в доме которой я бывал очень часто, и портрет гене­рала находился в библиотеке Бориса Ароновича Зель-кина, мужа Маши, дочери нижегородского писателя Нила Сергеевича Бирюкова.

Борис Зелькин, Софья Львовна Кубанская, Соло­мон Франкович Вайншток на протяжении тридцати лет заполняли стандартные учетные карты, в кото­рых заносили сведения о наиболее значимых в ниже­городском обществе евреях.

432

Дойдут ли мои руки до той картотеки, которую мне посчастливилось спасти от уничтожения?..

Много лет я помогал Борису Зелькину просто жить, ибо очень тяжелому заболеванию был подвержен его организм.

Незадолго до своей кончины просил меня Борис и его жена, внучка последнего вице-губернатора, обра­ботать имеющиеся карточки и издать книгу — две с половиной тысячи заполненных карточек было в том собрании.

После разорения музея Нижегородской синагоги кар­тотека оказалась выброшенной на чердак. Где были наши нижегородские «культурные» евреи, когда крушилась еврейская память на их глазах?! Даже полотна художни­ков изорвали и выкинули вначале на чердак, а потом.

Выжила картотека во времена «еврейской ниже­городской синагогальной революции». Кто был атеис­том — тот стал истово набожным за считанные дни, он и крушил музей

412-420    420-432    433-446