296-305

Андрэ Лавит и его жена Софья были на партий­ной работе.

В те страшные годы каждый еврей жил своей жиз­нью, воссоединяясь в единую человеческую духовность, в которой разгулялись силы зла.

 

А Эйхман построил шесть лагерей смерти. Конц­лагерей и гетто на территории Третьего рейха было множество, а вот лагерей смерти — только шесть.

Это были немецкие заводы для убийства и утили­зации, с немецким порядком, с государственным пла­ном по уничтожению ненужных фюреру и его нации людей.

В тех лагерях были газовые камеры и кремато­рии.

Все просто: были живые человеческие души — немного времени, немного реактивов и топлива, и по­лучается зола от человеческих тел. Золой можно удоб­рять поля. Это же — ценное минеральное удобре­ние...

То, что Мартин Лютер писал о евреях — все это надо внедрять в арийские массы. Это хорошо, это го­дится.

А то, что он следовал заветам еврея Иисуса, что убивать нельзя и что даже если тебя ударили по пра­вой щеке, следует подставить левую,— вот это уже лишнее, это незачем и вспоминать.

Ай да Эйхман! Какие современные, продуктивные заводы построил.

 

И заработали фабрики смерти: Треблинка, Хелм-но, Освенцим, Майданек, Бельжец, Собибор.

Собибор работал-работал — и вдруг осечка. Да еще какая! 14 октября 1943 года там восстали узники. Многих эсэсовцев убили, прикончили и полицейских из поляков и украинцев, а потом поломали заборы из колючей проволоки — и в лес.

297

Организаторами восстания были Эммануэль Лас-кер и Александр Печерский. Печерский — русский по национальности, военнопленный, лейтенант Красной Армии.

Пытались поднять восстание и в Треблинке. Но там произошла просто схватка. В результате погибло много восставших и несколько эсэсовцев, а лагерь смерти продолжал выполнять план.

Вообще-то уже из архивных данных, обнародован­ных в одной из галерей музея Яд ва-Шем, я приведу справку:

Лагерь Собибор. Администрация лагеря состоит из солдат и офицеров СС в количестве около 30 чело­век. Надзиратели, охранники, технический персонал, обслуживающий газовые камеры и крематорий, а так­же персонал по обслуживанию коммуникаций: поля­ки, украинцы, белорусы, литовцы, то есть бывшие советские граждане, поступившие на службу Третье­му рейху.

Этой шатии-братии служило в лагере более ста человек. Число заключенных составляло примерно тысячу человек. Вместо уничтоженных в печах при­возили новых.

 

В этом смертельном круговороте было сформиро­вано лагерное подполье, которое организовало успеш­ное восстание. В число подпольщиков входил и один полицейский из украинцев.

В ночь перед восстанием, после последнего заседа­ния организаторов, Александр Печерский какое-то время оставался один на один с молодой еврейской женщиной Ханой. В их молодых телах забурлила-вски­пела кровь желания, но Печерский остановил страсть

298

словами: «Хана, у меня на Вологодчине жена. Если я выживу — как я буду смотреть ей в глаза?»

А было тем молодым людям в ту роковую ночь всего-навсего где-то по двадцать пять лет. Соратники по борьбе за достойную человеческую смерть, они не унизили себя, оправдывая по принципу «война все спишет!»

А утром, перед общелагерным разводом, восста­ние началось. Евреи, все гражданские, мирные лю­ди — портные, ювелиры, врачи, адвокаты — вынуж­дены были взять в руки примитивное оружие и, забыв о своем миролюбии, убивать первых эсэсовцев. Им всем было жутко. Они лишали жизни живых, дыша­щих, то ли людей, то ли зверей, но все равно — жи­вых.

И вот уже у них в руках оружие, захваченное в схватке. Осваивать его приходилось на ходу — ведь многие евреи не умели даже передернуть затвор. Тем не менее, вооруженная группа подпольщиков вышла на лагерную площадь и расстреляла немцев, руково­дивших разводом. С особой ненавистью Александр Печерский стрелял по пулеметчикам, стоявшим на вышках. Он-то, человек военный, хорошо умел стре­лять.

Эммануэль Ласкер объявил заключенным, что они свободны. И сотни евреев бросились на колючую про­волоку ворот и забора. Но кто-то из немцев успел от­крыть огонь. С одной из лагерных вышек затарахтел, захлебываясь, пулемет. Но было поздно — заключен­ные бежали к лесу.

Ласкер расстрелял всю обойму трофейного «пара­беллума» и, зажав в кулаке уже ненужную железяку-пистолет, тоже побежал в сторону леса вместе со все­ми. Добежать и затем спастись удалось тремстам узникам лагеря смерти.

Последующие дни жизни у каждого уцелевшего были свои.

299
А Александр Печерский вернулся живым домой, к своей жене.
Ох, как воротило его душу, когда он слышал от идиотов, не стеснявшихся его, русского человека, те слова, с которых я начал повествование! Его вороти¬ло — но он молчал, что взять с идиотов.

Я вышел на смотровую площадку, которой закан¬чивается туннель и одиннадцать галерей музея памя¬ти Катастрофы.
Прекрасный ландшафт открылся перед моим взо¬ром. Сколько жизней отдал мой народ, чтобы мы, нынешние, могли вот так спокойно и вольно любо¬ваться своей страной.
300

Дорогой читатель, эту тетрадь я написал на одном дыхании — с полудня до семи вечера. В восемь вечера я должен быть в Иерусалимской городской русской библиотеке. Там Иосиф Шагал проводит встречи со своими читателями и почитателями. Я тороплюсь.

Одной тетрадочки на мое видение Катастрофы, конечно, не хватило.

Так что следующее мое повествование будет так­же посвящено Яд ва-Шему.

301
ТЕТРАДЪ ТРИНАДЦАТАЯ
 
Иерусалим, 3 октября 2005 года. Канун еврейского Нового года.
Я смотрю из своего окна на утренние иерусалимс¬кие небеса. Два года назад, в канун 5764 года, мною была окончена четырнадцатая «Еврейская тетрадь».
Два года пронеслось.
Вчера мною была доработана сорок восьмая тет¬радь.
Я запрокинул голову. Я созерцаю иерусалимский небосвод. Несколько дней назад, вот так же я встре¬чал утро. В то утро высоко-высоко над Иерусалимом пролетала огромная стая каких-то перелетных птиц, в которой было несколько тысяч пернатых. Каждая из птиц летела хаотично, без строя, никакой упорядо¬ченности в их полете не было, но вся стая птиц четко держала направление — на юг, к Синаю.
Темно-оранжевые птичьи тела, их резкие неожи¬данные движения, их порыв в полете были очень со¬звучны моим мыслям — их много, и все они будора¬жат, каждая, вроде, о своем, но все имеют общее направление. Все эти дни меня донимают мысли о тра¬гедии европейского еврейства.
Катастрофа. Иначе и не назовешь то, что случи¬лось в тридцатые — сороковые годы прошлого века с евреями Европы. И не забудешь об этом, не переве¬дешь внимание на что-то другое. Мыслей много. Ка-
302
кие-то лягут написанными строками на тетрадные ли¬сты, а какие-то так и промелькнут, не оставив следа.
Как это могло случиться? Почему низкое чело¬веческое существо, возомнившее себя предводителем высшей человеческой расы, перед тем, как издох¬нуть, наделало столько бед?.. Смерть суждена каж¬дому живому существу, только смерть наступит пос¬ле жизни. А значит смерть моложе жизни на целую жизнь.

Есть какая-то легенда, что во время Первой миро¬вой войны фельдфебель Адольф получил приказ от еврея-полковника срочно доставить пакет с секретны¬ми документами в штаб дивизии. За быстрое исполне¬ние приказа полковник пообещал представить его к награде. Но полковник-еврей обманул старательного фельдфебеля — и с тех пор будущий рейхсканцлер затаил злобу на того еврея и на всех евреев.
Ходила легенда и про Иосифа Виссарионовича. Мол, когда-то в ссылке, в Туруханском крае он очень сильно
303

поссорился с пламенным революционером Яшей Свердловым и с тех пор невзлюбил евреев.

Короче, сами евреи, получается, во всем и винова­ты.

Антиеврейских гадостей собрано очень много в людской памяти, но чтобы подойти к каждому еврею персонально — такого у людей нет.

 

И во время встречи с Иосифом Шагалом услышал я от него:

— Нет плохой нации, нет плохого народа на пла­нете Земля. Есть негодные люди, каковых предоста­точно в каждом народе.

Эти бы слова - да в уши каждому «дикому» чело­веку, да что в уши — прямо в сердце. Может быть, мир бы преобразился.

А так — мифы, легенды, сказки, трепотня, охаи­вание, ложь.

Еврейские мудрецы говорят, что в народах мира растворились потомки Амалека — и в какой-то удоб­ный момент они заявляют о себе жестокими антиев­рейскими действиями. Кто знает? Может быть, муд­рецы правы?

 

Вспоминается, как по телеканалу «История» транслировали, что Ариэль Шарон обратился к евре­ям Франции с призывом: «Братья, приезжайте в Из­раиль! Не надо бороться с антисемитизмом в центре Европы, надо жить среди своего народа».

Очень был обижен этими словами Жак Ширак. Он тут же высказался: «Евреи моей страны — это субэтническая группа, и я эту самую большую еврейс­кую группу в Европе очень люблю, дорожу ею!»

Почти тут же канал «История» напомнил зрите­лям, как поступили с евреями во Франции в годы Вто-

304
рой мировой войны. К счастью, дело было не так, как в Прибалтике, где почти всех евреев уничтожили. Из трехсот тридцати тысяч евреев Франции погибло толь¬ко семьдесят семь тысяч, то есть около двадцати пяти процентов. Воистину, есть чем гордиться Жаку Ши¬раку!
И я в своей памяти держу данные, приведенные в одной из научных статей, опубликованных Яд ва-Шем. Половина евреев Франции во время войны жила в зоне, контролируемой правительством Виши. Их там пона¬чалу не трогали.
Правда, еще до войны с Советским Союзом, то есть в марте 1941 года, немецкое командование приказало очистить от евреев Париж. И столичная полиция по указке «высшей человеческой расы» начала отлавли¬вать евреев и размещать их в концентрационном ла¬гере — который находился в поселке Дранси. Некогда современный, комфортабельный велостадион, окру¬женный со всех сторон административными здания¬ми, превратился в пересыльный лагерный пункт (как Владимирский централ). Да, это очень гуманно.
В Собибор и Освенцим вначале отправляли евре¬ев, бежавших в Париж из Берлина, Праги, Варшавы, Ревеля, Ковно, Вильно. А затем той же участи не из¬бежали и многие из французских евреев.
Слава Б-гу, на территории самой Франции не было лагерей смерти. И всего лишь один концлагерь — Дранси.

Вообще-то, концентрационные лагеря — это изоб¬ретение вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина.
В советские времена в городе Горьком была изда¬на книжонка под названием «Чекисты». Где-то она стоит в моей нижегородской библиотеке. Вступление к той книжонке написал начальник Горьковского КГБ Юрий Георгиевич Данилов (сейчас уже пребывающий в лучшем мире).
Фамилии авторов статей я не помню, но строки одной статьи прямо-таки врезались в память: «Вла¬димир Ильич Ленин очень благодарил нижегородских чекистов в 1918 году за то, что они в кратчайшие сроки организовали концентрационный лагерь для буржуев, царских офицеров, чиновников, дворян, по¬мещиков и прочих классовых врагов.»
Здорово! Отобрали у людей документы, без суда и следствия, только за происхождение и социальный статус поместили в зону, срок — вся оставшаяся жизнь.
305

Свободолюбивая Франция, где сокрушили Басти­лию, где правила Парижская коммуна, послушно от­лавливала евреев и отправляла в Дранси, а оттуда.

Конечно, не все французы в этом участвовали. Но от этого тем, кто погиб, и их близким, не легче.

А вот консул Португалии в Бордо Аристид де Суза Мендес несмотря на запрет своего правительства выдал евреям несколько тысяч въездных виз в свою страну.

Конечно, кто-то из евреев работал в администра­ции лагерей и внутренней полиции. Даже один вели­кий еврейский историк был во главе местного самоуп­равления и составлял списки — кого отправить в те самые особые зоны с газовыми камерами и кремато­риями.

Но все это было оттого, что бесовским злом пере­полнилась в те годы Европа. Гипноз безнаказанности за убийство захватил множество человеческих душ.

 

А евреям нужно было одно: спастись...

Уже через многие годы Адольфа Эйхмана отлови­ли в Аргентине и привезли в Израиль. Судили и при­говорили к смертной казни. Это был единственный смертный приговор, вынесенный за всю историю су­ществования Государства Израиль. Накинул злодею на шею петлю и выбил табурет из-под его ног еврей, чья семья была полностью уничтожена, превращена в золу и пепел по указке Эйхмана.

Был казнен один убийца, чьи руки обагрены кро­вью миллионов наших братьев и сестер. А после каз­ни этого нечеловека, но все-таки живого существа, еврей, исполнивший приговор суда, действовавший от имени жертв, не смог жить нормальной жизнью.

Два года назад я с Ильей-Ленинградским работал в Кирьят-Арбе, и он мне показал на седого еврея, бре­дущего с Талмудом под мышкой:

— Леня, смотри, идет ортодокс. Это он повесил Эйхмана. С тех пор только сидит в синагоге и учит Талмуд.

Что поделать — еврейское сердце не всегда может выдержать груз хоть справедливых, но жестоких дея­ний.

Тогда я подумал, что мне известен еврей, который в годы Катастрофы убивал злодеев. Слава Творцу, что те, кто уничтожали врагов, не сходили с ума! Да, на­верное, некогда было. И синагог под рукой не было, и Государства Израиль тогда не было. Нужно было во­евать.

 

Элиягу Йонес очень молодым человеком вступил в бой после того, как убежал из трудового лагеря. Я иногда бываю в гостях у этого немолодого, заслужи­вающего большого уважения еврея. Если бы он жил в Нижнем Новгороде, то о нем говорили бы как о «че­ловеке-легенде». Да и в Израиле о нем бывает так го­ворят.

Родился Элиягу Йонес в Вильно, в самом что ни на есть еврейском квартале на улице под названием Евейская. Там и жил до совершеннолетия. Несмотря на бедность, учился сам и стал учителем для малолет­них сирот. После захвата Литвы «братьями по клас­су» Элиягу почувствовал, что наступают для него и его народа новые испытания. Он убежал в город Львов, который тогда был польской вотчиной, но свобода была недолгой — кованые сапоги нацистских убийц зацокали по брусчатке уютного, красивого города.

Молодого еврея-учителя вскоре арестовали, и небо в крупную клетку говорило ему: «Что завтра с тобой будет? Тебе неизвестно. Но если хочешь выжить, то бежать надо!»

286-295    296-305    306-320