463-478

— Ну ты, Будулай, и даешь! Я в семь утра самый первый был на завтраке. Давай я с тобой схожу, может, найду еще кого из мужиков в компанию. Ну тебя на х...! Пьешь ты мало, про какого-то Онана все говоришь... Да в рот его ...! Я — еврей, и всем евреям сегодня пить надо. Я это уяснил и это делаю!...

Мы с Сашей спустились на первый этаж, я быстро выпил кофе и съел яичницу. Больше есть не хотелось, хотя столы были заставлены яствами.  Одной из заповедей в этот день является и обильная еда. В дни Пурима евреи были спасены от физического уничтожения, поэтому предписано усладить тело обильной вкусной пищей и вином.

Саша выпил с одним из водителей автобуса. Он оставался все тем же, каким я знаю его уже почти четыре года: шумливым, но добрым, постоянно сквернословящим, но не злопамятным.

Уже в десять утра мы оказались на одной из центральных улиц Эйлата, упирающейся в здание аэропорта. Эта часть городских улиц была закрыта для движения транспорта. В центре улицы возвышалась сцена, на которой шло праздничное представление — «пуримшпиль». Артисты в одеждах времен начала становления персидской цивилизации с большим юмором разыгрывали сцены жизни при дворе «его императорского величества», царя Ахашвероша.

Семнадцатилетняя еврейская девушка по имени Адасса вдруг стала царицей Эстер и развалила коварные замыслы Амана, потомка Амалека, чтобы имя его было стерто из поднебесья, — первого министра той империи.

Веселится и радуется в этот день еврейский народ в Эйлате, Иерусалиме, Нижнем Новгороде, Сан-Франциско, Париже, Чебоксарах, Берлине, Вятке...

За четырехтысячелетнюю историю существования еврейского народа многое успело произойти в мире: строился Первый еврейский Храм, который более чем через четыреста лет был разрушен; строился Второй Храм, и он через четыреста с лишним лет был разрушен; две тысячи.

464

лет жили евреи среди других народов мира... По-разному складывались их судьбы в изгнании. В одних странах лучше, в других хуже. Но в середине двадцатого века воцарился на имперский престол в одной из европейских стран потомок Амана... Устроил он резню беззащитного народа.

Но свершилось чудо. На Святой земле загорелась шестиконечная еврейская звезда, и в июне 1967 года первые подразделения десантников Армии Обороны Израиля освободили из плена Котель — Стену Плача, уцелевший фундамент нашего Храма. И еврейский полководец Моше Даян припал к молчаливым камням, пропитанным духом еврейских страданий и гонений, и сказал:

— Слушай, Израиль, Г-сподь — наш Б-г, Г-сподь един!

Советская пропаганда несла в те годы всякую чушь про Моше Даяна: что он — Герой Советского Союза, что он окончил Академию Генерального штаба Советской Армии... Чего только не говорили пропагандисты! От злобы и зависти блудословили в те времена новые потомки Аманов.

А евреи победили в жестокой коварной войне с противником, имеющим многократный перевес в живой силе. Армия Обороны Израиля отбросила далеко-далеко египетские, сирийские, иорданские войска.

И слышал я в те дни от своего отца, сапожника Арона, радостные ликующие слова:

— Все изменилось в этом мире. Уже нет «бей жидов». А есть — «бей по-еврейски!» 

Начался новый исторический отсчет времени для евреев всего мира. Прошло почти сорок лет от той новой исторической вехи.

А сегодня мы с Сашей пробираемся сквозь ликующую празднично костюмированную толпу жизнерадостных израильтян и гостей нашей страны. Мы двигаемся к эйлатской ярмарке, которая расположилась на набережной.

465

Мне хочется купить ракушки в подарок дорогим моему сердцу друзьям-нижегородцам. А Сашеньке хочется еще немного выпить со мной. Цели у нас разные, но тем не менее мы толкаемся, пробираемся через плотную толпу гуляющих по ярмарке.

В одной из палаток я покупаю раковины Красного моря. В другой палатке Саша приобретает бутылку водки «Кеглевич». Мы идем в кафе-мороженое, садимся за столик, берем по малой порции вкуснющего эйлатского мороженого. Понемногу разливаем в одноразовые стаканчики — и выполняем одну из древнейших заповедей.

В еврейской традиции совсем недавно появились два светских праздника: День независимости Израиля и, уже при нас, День Победы. Остальные праздники отмечаются две тысячи лет и более.

Конечно, есть ненавистники евреев, потому что они не могут найти себя в своем народе и свой народ в семье народов мира. Но это их, потомков Амана, проблема. А мы с Сашей шатаемся по эйлатской праздничной ярмарке — и натыкаемся на клоунский балаган. Нам смешно и весело, как детишкам, созерцающим клоунаду.

Я опять рассказываю Саше, что когда-то я тоже ничего не знал о еврейской традиции. И узнал я впервые о празднике Пурим 26 февраля 1983 года. Тогда квартиру, в которой мы собирались на еврейские праздники и субботу, прослушивал КГБ — у тех спецслужб была вполне современная техника. Через какое-то время мой старший брат рассказал, что в КГБ ему очень строго объяснили, что его братишка, то есть я, входит в сионистскую подпольную группу, где каждый член организации носит подпольную кличку: Липа, Арье, Борух, Гедалья, Самуил, Мордехай...

То ли гебисты были дураками, то ли прикидывались — смотри, Саша, сколько вокруг нас евреев с такими именами! А вот когда мы работаем на перевозках, то у нас есть: ты — Саша-Электрический, я — Будулай; а еще — Копченый, который здесь, в Эйлате на пляжах валялся и весь спалился на солнце; Полоухий — это тот, который здесь

466

же, в Эйлате, подрался по пьянке с какими-то филиппинцами, те ему по уху дали так, что оно в три раза больше стало; Женя Худой — ему семнадцать лет было, подруге — двадцать один, денег нет, работы нет, а они ребенка состряпали, потом на аборт деньги занимали, а им никто не дал взаймы,  вот они и стали родителями... А еще Лемур, Карнац... — тот румын, их — румын — Натаньяху выдворил из страны.

Так что видишь, в Советском Союзе нас — грузчиков — могли раскрутить на масонскую ложу. А здесь, в Израиле, властям наплевать на нас. И на пьяных тоже!..

Уже кое-где за ярмарочными палатками валялись «перебравшие» парни и мужики. Компания молодых женщин распевала русские и украинские песни. Конечно, они тоже были нетрезвые, из Восточной Европы... и родная Украина явственно слышалась в их песнях.

Мы медленно брели с Сашей к гостинице. На скамейке около входа его ждали жена и дочь. Ласковый ветер, прилетевший из Иорданской долины, овевал нас. Солнышко мягко окутывало каждого гуляющего по Эйлату... Праздник Пурим катился по Израилю. А в Иерусалиме он празднуется два дня.

На исходе Субботы наш автобус тронулся в обратную дорогу по ночной пустыне мимо Мертвого моря, через Иудейские горы в Вечный город — Иерусалим.

 

8 апреля 2005 года

Все мировые телевизионные каналы говорят об одном — о кончине Папы Римского Иоанна-Павла II, или Кароля Войтылы.

В моем архиве есть три фотографии, отснятые моим старшим сыном. В составе делегации молодых ученых Израиля Лева присутствовал на встрече с понтификом, когда тот приезжал в Израиль.

Главный ашкеназский раввин того времени Исраиль-Меир Лау, будучи еще мальчишкой, чудом выжил в одном из нацистских лагерей смерти.

467

Юный Кароль Войтыла учился в то время в подпольной католической семинарии.

Так что и в той Германии, и в так называемой стране моего исхода России со свободой совести боролись самой что ни на есть грубой физической, звериной силой. Совесть не осязаема, но насилие рухнуло перед божественным.

Ушла из жизни еще одна эпоха еще одного человека-праведника. Пусть земля ему будет пухом...

Одну из трех фотографий я публикую. Пусть в моих тетрадях тоже будет одна страничка памяти о человеке-праведнике, человеке-мученике за торжество совести на планете Земля.

 

Собираюсь в Яд ва-Шем, там русскоязычные сотрудники меня «открыли» и собираются помочь в написании очерка-тетрадки о самом крупном в мире памятнике-музее Холокоста.

468

      ТЕТРАДЬ  ВОСЕМНАДЦАТАЯ  

12 апреля 2005 г. 9 часов утра

Я второй раз посещаю реконструированный музей «Яд ва-Шем». Уже почти целый месяц работает обновленный комплекс-памятник ужасным событиям... Тогда, с 1941 по 1945 год, убивали евреев. Но параллельно с физическим уничтожением шло и духовное — ассимиляция.  Убийства прекратились... Ассимиляция идет...

Элиягу Йонес выжил в концлагере, воевал в партизанском соединении Медведева, воевал в штурмовом батальоне 334 полка Первого Украинского фронта...

Доктор Элиягу Йонес родился в 1915 году в Вильнюсе, сейчас он живет в Иерусалиме. Его жена Сарра Бортновская родилась в Ровно, где когда-то воевал Элиягу. В 1924 году семья Сарры переехала жить в Москву.

Эту тетрадочку-повествование я хочу посвятить тяжкой борьбе, которую вели некоторые евреи против ассимиляции.

Конечно, и для евреев-воинов я найду место в своих книгах. Но сейчас хочется рассказать о Бортновских то, что знаю я сам, и что поведали мне ...

Итак...

 

В Европе отпылали пожарища Первой мировой войны. На тех несгоревших углях (то есть население имело в руках оружие) в Российской империи разгорелась революция и Гражданская война. В Германии произошло почти то же самое, но со значительно меньшим количеством

469

пролитой крови, была создана так называемая Веймарская республика.

Революционные преобразования в двух великих державах очень быстро выродились в новые деспотические режимы: в Германии — фашизм-гитлеризм, в России — социализм-сталинизм.

Символы-флаги видоизменённых красивых идей имели кроваво-красный цвет. Только на одном флаге был белый круг со свастикой, а на другом — пятиконечная звезда над серпом и молотом.

А евреи? Евреям куда деваться?

Кто-то из них в Советском Союзе отпихнул в сторону свой родной образ жизни, нацепил на себя красную звезду и пошел учиться на рабфак.

Кто-то направился в далекую неизведанную Палестину — строить свою страну.

Кто-то повернул в сторону Америки, надеясь прижиться в свободном демократическом мире, оставаясь евреем.

Нашлись и такие евреи, которые подались в красную Москву в надежде, что они будут тихонько жить евреями и там дождутся прихода Машиаха-Мессии, тем более что приближалось время новой экономической политики — НЭП — в СССР.

И молодой отец семейства Шмуэль Кадош Бортновский с женой Симой-Гитл, с маленькой дочерью Ханой и грудной малышкой Саррой поселились в Москве, во II Казачьем переулке, в доме под номером 5, в квартире 6. И был это обычный московский подвал, в котором ютились самые бедные и обездоленные переселенцы из дальних провинций.

Но Шмуэль жил в традициях еврейского Хабада. В те времена они, хабадники, жили по законам предков, и духом доллара еще никто из них не проникся — о нем, долларе, еще не знали, это было поколение мудрости, знаний и постижения большой учености. Они могли правильно среагировать на быстро меняющиеся объективные реалии жизни.

470

Жизнь шла... Еще существовала на территории Советского Союза новая экономическая политика, НЭП. Еще коробило людей от внутрипартийных большевистских распрей, еще никак не удавалось окончательно сформировать правительство СССР...

Кто кого?

Сталин — Троцкого или наоборот Троцкий — Сталина?

Кто встанет во главе ленинско-сталинской партии — поставят русского вятского мужика Сергея Кирова* (Кострикова), или неуемный горец подомнет под себя всех и вся, и партию, конечно, тоже?

Где-то за кремлевской стеной шли невидимые народу баталии. А Шмуэль Бортновский жил. И рождались у него дети. И особенной радостью было рождение сына Юдла в год смерти Вождя мирового пролетариата.

Многие знали, что он, Шмуэль Кадош Коэн, помогал выбраться из Красной России Любавичскому Ребе — Иосифу Ицику Шнеерсону и был в числе нескольких евреев, провожавших еврейского мыслителя в Ригу, которая тогда еще была столицей свободной, самостоятельной страны. Также ходили упорные слухи среди евреев Москвы, что Любавический Ребе останавливался на несколько дней в доме во II Казачьем переулке во время переселений из мест ссылок и заключений. Вместе с Ребе Иосифом Ици-

471

ком уезжала его дочь, Хая Мушка, которая была замужем за Менахемом Менделем, будущим последним хабадским духовным лидером.

И говорил предпоследний Ребе, оставляя Россию:

— Сколько мы, евреи, разных деспотов и империй пережили! Переживем и эту, Красную. Но сейчас она только встает на ноги, и все беды от нее только начинаются. В детях, которых мы сейчас будем учить, —  будущее нашей еврейской Науки.

Много еврейских душ унесет Красная стихия. Выживут единицы, но они будут подобны тому родничку на Валдае, из которого берёт начало река Волга...

Ждут испытания вас в будущем. Нужно от Небес черпать силы.

...Ребе с близкими отправился в долгую дальнюю дорогу: вначале Рига, потом Париж и, наконец, Нью-Йорк, куда он приехал в 1940 году. В Бруклине, в доме, в котором он жил, была обустроена и синагога.

Провожавшие Ребе из России евреи разбрелись-разъехались по разным городам Советского Союза: Москва, Нижний Новгород, Самарканд, и, конечно кто-то остался в Ленинграде. В Марьиной Роще в Москве даже построили официальную хабадскую синагогу.

И, как говорит людская молва, были среди провожавших Ребе: Калмансон, Тамарин, Нисилевич, Шломо Раскин, Шмуэль Бортновский, Залман Усвяцов. Отдельно говорят о десяти евреях, давших клятву не отступать от вероучения и служить только одному Ему — Тв-рцу Небесному.

 

Дорогой читатель, я привожу фамилии еврейских праведников со слов косвенных свидетелей, поэтому не могу поручиться за стопроцентную точность информации. Я пишу, как говорила людская еврейская молва...

А жизнь шла. Постигло горе Шмуэля Бортновского: сразу после рождения дочери Фриды в 1931 году умерла Сима Гитл, его жена... С четырьмя малыми детьми остался он во II Казачьем переулке, в подвале.

472

Горе, горе пришло в сырое, не знающее солнца жилище! Горе пришло от Небес, а в стране, в которой жила семья, потоки горьких слез и крови потекли от деяний человеческих, во главе которых стоял сын грузинского народа: образованный, начитанный, гордый, мстительный, коварный.

Он разработал и внедрил в практику жизни новую теорию человеческого общежития, стирающую Б-жественный завет — евреям в будущем жить в возрожденном Сионе.

Самопровозглашенный вождь всех народов Советского Союза, бывший семинарист, хорошо знающий Ветхий и Новый завет, определил евреям землю где-то у черта на куличках, в Биробиджане. Запретил изучать лашон кадош (святой язык, иврит), и если станет известно властям, что кто-то учит детей запрещенному, то...

А Шмуэль учил Юдла еврейской Науке, как и положено еврейскому отцу. И собирал деньги от евреев по принципу «кто сколько может». И помогал тем, кому было совсем уж невмоготу. В одной семье кормильца уже забрали, в другой изгнали с работы. Завтрашний день был тайной-неизвестностью: самых видных, самых идейных, самых преданных ленинско-сталинской партии людей увозили по ночам в неизвестном направлении.

В стране шли преобразования.

На стройках пятилеток работали упорно, быстро и, вроде бы, качественно. Но евреи, что-то предчувствуя, ехали в Москву и за Москву в крупные города, убегали, срываясь из местечек. И их тоже нужно было принимать, и как-то помогать им — если еврей не поможет еврею, то, что тогда? Лихое, тяжелое время было...

А преобразование страны шло своим чередом: строили новые заводы, новые электростанции, прорывали какие-то каналы, запустили какую-то Магнитку — домну на Урале...

А Юдл, то есть Юрка, как его называли одноклассники, в субботу указательный палец бинтом обматывал и говорил учительнице:

473

— У меня хронический вывих, болит сильно сустав, особенно почему-то сегодня. Так он хотел соблюдать закон — в Субботу писать нельзя.

Учительница пропускала слова мальчика мимо ушей: не хочет писать — и не надо. Учится-то он хорошо. И во имя выполнения заповеди Всевышнего шел он, мальчонка, на лукавство.

А папа Шмуэль привел в дом новую жену Мэру. И стала она матерью его деткам, и содержала еврейский кошерный дом так, что они были всегда сыты и ухожены.

А дочку Сарру во дворе дразнили:

— Сахочка, Сахочка, сколько стоит кухочка сегодня на базахе?

Годы шли-летели. Началась война, и пришел черед Юдлу, то есть Юрию Самойловичу, идти на фронт. А в военкомате никого не интересует, еврей ли ты, из какой ты семьи и можно ли тебе есть гречневую кашу, в которую повар только что бухнул несколько банок свиной тушенки.

С тяжелым сердцем, собирая сына в дорогу, произнес Шмуэль Коэн над сыном, Юдлом Коэном, слова благословения:

Ивареха а-Шем в-ишмереха еир а-Шем  панав элеха в-ихунэха. Яасе а-Шем панав элейка в-яасе лэха шалом! (Да благословит тебя Г-сподь и охранит тебя, и будет благословен к тебе Г-сподь и пошлет тебе мир!)

Единственный сын стоял перед Шмуэлем, наголо остриженный, в телогрейке, с вещмешком на одном плече...

Стоял и плакал Юдл.

Стоял и плакал Шмуэль.

Стояли и плакали сестры Аня и Сарра, а маленькая Фрида выла. Она ничего не понимала в словах «армия», «война», «возвращайся с победой», но она чувствовала сердцем ребенка, что подступает горе в жилище вместе с запахом сгоревшего керосина и дымящихся свечей.

На фронт, на войну уходит Юдл. Рыдает мама Мэра. Она растила их — детей Шмуэля. Рвется сердце на части, льются слезы, кружится голова, перехватывает дыхание.

474

Еще немного, несколько минут, и стриженый Юдл уйдет на фронт.

Что будет?..

И линия фронта уже проходит по жилищу Шмуэля, по семье Шмуэля. Приходят вести о гибели-убийстве родных на Украине. Есть свои еврейские источники информации, которые говорят, что в Киеве за пару дней расстреляли и закопали тысячи евреев, а пособниками немцев были украинцы... И где-то под Ковно произошло то же самое... И убивали евреев прибалты.

А дом Шмуэля живет по Еврейским законам — как можно отказаться в доме от радости Субботних свечей, которые говорят о вечном царствовании Превечного, а не о маниакальных правителях, которые все равно сгинут.

Как в угоду этим маньякам, желающим править миром, отказаться от наложения тфилин и не читать Псалмы царя Давида, который пел хвалу Небесам, а про них говорил, что их жизнь — трава, которая зелена по весне, а к зиме — желта и бесполезна. У них время жизни — один сезон. У них, у маньяков, желающих стоять во главе мира, вначале успех, а потом — гибель и проклятье.

С тяжелым, тревожным сердцем жил Шмуэль, думая о Юдле, а девочки росли, учились, работали, оставаясь в сердце еврейками. Старались  они в доме жить по еврейским законам, а вне дома — вписываться в коллектив.

Слово «коллектив» имело огромную силу во все времена социалистического строительства. Им, этим понятием, спекулировали. Мнение коллектива доставало даже в постели. Комсомольское бюро бдительно следило за студентками, однокурсницами Сарры. А если студент не вступал в комсомол, его быстро отправляли на трудфронт, а то и на передовую — это уж как уполномоченный НКВД решит.

И про то, что дома — верующий отец, и о том, что он общается с такими же, что он собирает продукты и отдает их голодным евреям — про это нужно молчать, только молчать. Для советского законодательства — это преступле-

475

ние. Оно будет определено как подпольная организация, занимающаяся националистической антисоветской деятельностью.

Где-то далеко от Москвы гремела война, где-то на фронте воевал в составе кавалерийского корпуса простой еврейский парень Юдл — Юра Бортновский. Уже были у него ранения и награды. Нет-нет, да и приходили от него треугольнички-письма с номером полевой почты. Радость была в доме в те дни!

А дочки продолжали учиться, работать. Дома жили по-еврейски,  вне дома, как все — дежурили на крышах, тушили зажигательные бомбы, выходили на бесконечные работы по разборке завалов.

На какое-то время семьёй уехали из Москвы в Уфу. Из Уфы Сарра поехала в Мордавию, и там работала в колхозе трактористкой. Ей не верили, что она еврейка, потому что никогда не видели евреев в этих местах. А слышали не весть что...

Больно было видеть Шмуэлю своих девочек с комсомольскими значками на груди. Но он молчал — жизнь требовала не выдавать себя. Молчанье — это забор мудрости, так учили его в юности старики-евреи.

Между своими, евреями, муссировали слухи, что Ребе в Нью-Йорке, он там большую работу ведет по объединению евреев, а еще деньги на борьбу с фашистами собирает. На те деньги приобретаются самолеты, танки, грузовики и посылаются в Советский Союз. Да и еда фронту нужна, американская тушенка тоже помогает солдатам воевать. Всем миром нужно свернуть шею этому Аману — Гитлеру!

Г-споди, но какие же душераздирающие слухи идут об уничтожении евреев! Целыми местечками загоняли нелюди братьев и сестер еврейских в душегубки! Это у них наука такая, изуверская: экономично — кусочек гофрированного шланга от выхлопной трубы выводится в герметичный кузов — и все. Через пятнадцать минут в кузове одни трупы, в живых никто не остается. Потом полицаи — всех в ров побросают, землей закидают, кузову санитар-

476

ную обработку сделают (не арийцам же в еврейских отбросах возиться!) — и можно за следующей «порцией» обреченных ехать.

— Ох, и будет же всем злодеям возмездие, — шепчут еврейские губы.

Тащились-шли тяжелые годы войны. За шестьдесят уже перевалило Шмуэлю Коэну. Он держал себя в еврейской традиции и благословлял всех евреев, которые приходили к нему. Уверен был Шмуэль, потомок Аарона, что духом своего великого предка — брата Моисея — он влияет на сегодняшнюю жизнь. А сердце ныло: где Юдл, что с ним?..

Так с ноющим сердцем и дожил он до конца войны. Бегают по темному московскому небу лучи прожекторов... Бухают орудийные залпы, выбрасывая в темноту неба разноцветные огни салюта. Победа!!!

И Шмуэль читает халель — молитву, прославляющую имя Пр-вечного, ибо, если бы Он не захотел... Уже нет в живых главного жизнеубийцы-Амана, Адольфа Гитлера. Ох, а где же Юдл?

И еще прошло-проскочило время. Радость пришла в дом Шмуэля, какая радость! Воротился долгожданный сынок — живой, здоровый. Четыре года носило его по фронтам войны. Уходил тоненьким парнишкой — а пришел статный военный, офицер, в дорогих хромовых сапогах, в гимнастерке и галифе из отличного офицерского сукна. Пришел и громко сказал:

— Шолом алейхем! Тате майн!

477

Помутнело в глазах у Шмуэля: родное ясное лицо сына было над офицерскими погонами и блестящими пуговицами гимнастерки.

Не мог поверить глазам своим и ушам своим Шмуэль.

— Юдале, Юдале — тайер брудер майне!* — завизжала Сарра. — Инзере либе брудер гегант!**

Обнимаются, целуются, слезы льются сами — все плачут, все смеются, все вздыхают. У каждого члена семьи к горлу подкатывает комок...

Всматриваются отец, мать, сестры в черты его, Юдла, лица, которые изменились с годами, и превратился мальчишка в сильного мужчину. Но глаза — глаза не изменились: добрые, карие с искорками жизнелюбия и юмора...

И у Юдла вдруг защипало в горле, потекли слезы. Грубой, сильной, загоревшей ладонью он как-то неумело смахивал со щек прозрачные капли.

Счастье возвращения Юдла с войны охватило всех. Быстро, очень быстро накрыли стол для праздника: припрятанная на особый случай бутылка водки, банка консервов — лещ в масле, зеленый лук, нарезанный с первыми огурчиками, молодая картошка с укропом, вареные яйца, малосольные огурцы и оставшиеся от Субботы белая хала и лейках. Сарра суетилась, мама Мэра жарила большую треску и, вытирая слезы, командовала:

— Ну, что стоите? Давайте все вместе к столу! Наконец-то покушаем, как положено, все за одним столом. Вначале выпьем, и, слава Б-гу, есть, чем закусить. А потом и фиш*** поспеет.

Шмуэль сел во главе стола, Юдл — справа, мама Мэра — слева, девочки — напротив. Юдл взял бутылку и, волнуясь, стал наливать водку в отцовскую стопку.

Отец замолк. А потом тихо, внятно произнес, глядя на сына:

478

— Майн зон*, я любуюсь, глядя на тебя — ордена, дорогая офицерская форма, сапоги такие справные, весь ты налит силой, несмотря на перенесенные ранения. А вот когда ты тфилин последний раз накладывал? Евреи мы, нельзя нам есть и пить, если не наложили мы тфилин и не вошли молитвой в контакт с Пр-вечным, не поблагодарили его за все...

Екнуло у Юдла сердце. Правду говорил отец. Сколько раз во время лежания в госпиталях, во время учебы в военной академии хотелось ему наложить на левую руку и верхнюю часть лба заветные еврейские коробочки... Несколько тысячелетий евреи накладывают тфилин**. Война — она гадкая, она многим евреям не давала этого сделать. А сейчас он, Юдл, дома, он— коэн, он до войны не нарушал традиции.

А папа, смущенно улыбаясь, достал из ящика комода небольшой бархатный расшитый серебряной нитью мешочек и протянул Юдлу:

— На, сынок, мои наложи, твои проверять нужно...

И опять забилось сердце, затряслись руки и потекли слезы. С тринадцатилетнего возраста до самого дня ухода в армию накладывал Юдл тфилин, и сейчас, в день возвращения домой, он снова делает то, чему учил его

446-462    463-478    479-494