Последние тетради. Том третий.

Уходят годы, — что неизбежно. Уходят люди, что печально, но, увы, тоже неизбежно. И вместе с этими людьми уходит многое из интереснейшей, тяжёлой, очень часто трагической истории советского еврейства.

Будучи связан с Московской хоральной синагогой на протяжении 35 лет, из которых 26 лет в качестве раввина, тоже являюсь частью этой истории. И по­стоянно ставлю себе в укор, что не озаботился сохра­нением бесчисленных историй, услышанных от инте­реснейших людей. А память, особенно с годами,.. ну, это многие по себе знают.

И когда Липа Грузман появился у меня в кабине­те и подарил три томика своих «Еврейских тетра­дей», я не скрою, был и удивлён (не подозревал о его литературном таланте) и обрадован. Обрадован тем, что богатый пласт еврейского «умирания» и не ме­нее богатый — возрождения, хотя и в отдельном го­роде и в отдельной общине, стал достоянием большо­го количества людей во многих странах, где живёт русскоязычное население.

И где бы ни жили, думаю, что много общего у нас всех на пути возвращения к еврейству.

Спасибо тебе, Липа, за память, и пусть благосло­вение Всевышнего даст тебе силы продолжать эту важ­ную для всех нас работу.

 

Главный раввин России Адольф Шаевич

 

                                                         ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ

 

Памяти моих соседей, живших в нашем дворе — дома 55 по улице Свердлова: дяди Гриши Колба, Анд­рея Васильевича Ястребова и Николая Зайцева — посвящаю.

 

Празднование Дня Победы в Иерусалиме началось на пару дней раньше официальной даты. Многие ев­реи-ветераны, участники Второй мировой войны, на­чали съезжаться на Святую землю из разных стран мира загодя. По прибытии в Израиль они вначале обя­зательно посещали Иерусалим и шли к Стене Плача.

Многие молились сами, некоторые нанимали ре­лигиозных людей для молитвы. Каждую минуту от основания Стены к Небесам распевно поднималось:

«...Упокой, Господи, в саду Эдемском, душу моего боевого друга, соратника, погибшего в Нормандии...»

«...нашла сына Абрама, погибшего в Нормандии, а также моего брата Арона сына Шнеера, моих род­ных — тетя Фриду, дядю Яшу, тетю Шифру, дядю Изю, погибших в Белоруссии, сестер Лею и Рахель, погибших в Освенциме...»

«...Благословен Ты, Владыка Вселенной, сотворив­ший чудо в прошедшее время — сохранивший мне жизнь и творящий чудеса сегодня. Я только благо­даря Твоему чуду дожил до сегодняшних дней, ведь за считанные дни до Победы

сопляк из гитлерюгенда вса­дил мне в спину очередь. Три пули, наискосок — от

8

поясницы слева до правого плеча — засели во мне. Упокой душу того юнца-немца, ибо я, падая, влепил ему пулю в голову. Прости меня и его, одураченного парнишку! Пусть будут стерты из поднебесной имена злодеев, развязавших кровавую бойню...»

«...Творящий мир в Небесах, дай мир всему наро­ду Израилеву! Пусть мои правнуки живут в мире. Раз­ве мало мы навоевались?!»

«.Прими мою поминальную и благодарственную молитву, Г-споди! Пусть погибшие покоятся с миром, пусть живые живут долгие годы.»

Не успевает одна молитва подняться над Стеной, как уже другая летит ей вдогонку, а затем еще и еще.

Уже высоко над Стеной все они сливаются в один поток-мольбу: «Дай, Г-споди, дай нам мир! Как пре­красна наша Земля, когда нет войны! Заповедовал ты нам не произносить имен злодеев. Так мы и делаем — вспоминаем праведников, проливших свою невинную кровь. Пусть дети и внуки их живут в покое и тиши­не! Дай нам мир, Г-споди!»

И сливаются слова молитв с облаками, ползущи­ми над Иерусалимом, и плывут облака в сторону Ев­ропы — где пылала война и где земля смешалась с прахом погибших в бою солдат и невинных жертв фашизма.

Подходят к Стене ветераны и молятся о мире, вме­сте с ними молятся евреи, чье сиротское детство при­шлось на годы войны, а с ними — юноши и девушки, для которых война — это и их история, история их семей, их деды превратились в прах и лежат в той земле, на которой шли кровавые битвы.

Война... Победа... А если бы не было Победы?

Ее значение понимают даже юные ортодоксы, чи­тающие обычные молитвы около Стены, — и они при­соединяются к молящимся ветеранам. И вот уже все вместе произносят:

9

«Творящий мир в Небесах, сотво­ри мир всему народу Израилеву!»

После утренней молитвы я сижу напротив Стены Плача на каменной скамье, рядом с полицейским уча­стком. Провожаю взглядом уходящих от Стены евре­ев — солдат армий США, Канады, Великобритании, участников Сопротивления во Франции, Греции, Юго­славии, партизан и подпольщиков.

Конечно, особенно мне приятны седые евреи, на груди которых под лучами иерусалимского солнца све­тятся ордена Красной Звезды или Боевого Красного Знамени. Ой, как трудно было многим из них вывезти в Израиль свои ордена и медали — ведь их лишали при выезде из СССР заслуженных боевых наград!

Идут людские потоки к Стене. Утирая тихую сле­зу, отходят люди от Стены. Несутся в небо потоки молитв. Поблескивают ордена и медали, выделяются на кителях и пиджаках нашивки за ранения и конту­зии.

Перед моими глазами проходит сиюмоментная жизнь. А мои мысли отравляются в далёкий 1955 год.

 

Утром тёплого зеленеющего майского денька пе­ред первым уроком наша учительница Галина Пет­ровна начала говорить о чём-то непонятном:

— Дорогие ученики! Сейчас я хочу вам рассказать о том, что десять лет назад наша страна — Советский Союз — одержала Победу над фашистской Германи­ей. Очень у многих из вас папы и мамы были участ­никами войны. А я в те годы была совсем молодой девушкой-комсомолкой и во время войны работала на торфоразработках в Борском районе. А вот папа Али­ка Зайцева шестнадцатилетним подростком ушел на фронт и провоевал три года, до самой Победы. Благо-

10

даря тому, что ваши папы с боями прошли по тяже­лым фронтовым дорогам и дошли до Берлина, сейчас у нас — счастливая жизнь.

Сегодня вечером во многих клубах, на агитацион­ных площадках будут проходить собрания, посвящен­ные Победе. А на летней площадке сада Дома офице­ров сначала состоится собрание участников войны, а потом будет демонстрироваться фильм «Подвиг раз­ведчика». От нашего первого класса десять лучших учеников пойдут поздравлять советских воинов, кото­рые победили коварного, злейшего врага — германс­кий фашизм.

...Я, конечно, в делегацию школьников не был за­числен: во-первых, был неухоженным оборванцем, а во-вторых, неуспевающим учеником. Так что время после школьных занятий у меня было посвящено обыч­ному времяпровождению на стадионе «Динамо».

С Аликом Зайцевым мы прошли на стадион через дыру в заборе со стороны оврага. На центральном фасаде здания стадиона ветер раздувал панно с баре­льефами теоретиков и вождей социального перерож­дения мира: Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. Тог­да для нас бородатые Маркс и Энгельс были непонятными персонажами.

Трибуны стадиона были заполнены народом: шли показательные выступления спортсменов-динамовцев. Около чапка кучковались мужики. Кто-то уже бил ладонью по донышку бутылки — так открывали пол-литровый сосуд с водкой, закупоренный картонной пробкой и залитый сургучом.

Водка была простая, под красной сургучной го­ловкой, в народе она называлась «сучок», и стоила бутылка двадцать один рубль двадцать копеек. Ее пило все рабочее население. Пустую бутылку потом можно было сдать обратно в магазин и

11
12

ровольцем пошел, от райкома комсомола меня напра­вили! Я на передовой кем был? Связистом был! Один раз ползу среди окопов, а там все вперемешку. Одни окопы наши, другие фашистские. Ползу, значит, ка­тушку телефонного провода раскручиваю. Вдруг слы­шу выстрел рядом. Повернул голову и вижу, как один наш солдат, узкоглазый такой, корчится от боли и простреленную ладонь бинтует. А второй рядом ле­жит, в левой руке держит полбулки черняшки^* и из «парабеллума» через хлеб тоже стреляет. Стрельнул, пистолет в сторону отбросил — и давай ладонь бинто­вать. Вскочил я, передернул затвор своего ППШ и каждому самострельщику по очереди враз и влепил. Взял катушку с проводом и дальше на батальонный КП потянул. Я-то добровольцем на фронт пошел. А те-то, твари, хотели с фронта по ранению улизнуть. Но им, сукам, не удалось.

Я, когда на КП приполз, стал комбату о проис­шедшем рассказывать. А тот мне: «Николай, ну их на. Никому ничего не говори и рапортов никаких не пиши. Я бы тоже так сделал! Сколько уж народу по­легло, теперь на пару больше. Нас с тобой, может, через час артобстрел накроет. А те двое — в медсан­бате лежали бы, сытно-вкусно жрали бы, баб . бы, потом домой бы поехали. Нет, не грех это, что ты самострельщиков прикончил! Наплевать!

Так что, мужики, фронтовики, давайте-ка еще из кружки по-солдатски маханем за искупление грехов наших! Губили мы души людские во время войны. Но на то она и есть война!

Бывалые мужики разлили по кружкам водку. Пьют, не чокаясь, каждый о чем-то своем думает.

Хрипун что-то хрипит, пытаясь рассказать что-то свое о войне.

13

Алик тихонечко шепчет мне:

— Ленька, а мне сейчас хорошо! Мой отец — ге­рой. Ему на заводе «Москвич-401» продали, потому что он герой!

Он очень смелый и лихо воевал! Только плохо, что он, как напьется, приходит домой и мамку лупит. Она, как увидит, что он пьяный идет, в окно вылезает и убегает. К вам ли побежит или к тете Иде Шприц. У вас, у евреев хорошо. Дядя Гриша тоже воевал, но он не напивается и тетю Иду никогда не лупит.

«Да ладно, — отец говорит, — пьяный проспится, а дурак — никогда!» Так что если он сегодня и пья­ный, потом все равно умный. Он сам свою машину ремонтирует. У нас во дворе только у него одного есть машина!

 1-13    14-21