259-274

1 декабря 2004 года. 9.00 иерусалимского времени. Я за своим письменным рабочим столом.

Собираюсь в Нижний Новгород, очень не хочется уезжать из Иерусалима — сейчас в Святом городе самое прекрасное время года... Прошла первая неделя дождей... Наступило время невысокой плюсовой температуры, при которой из выжженной солнцем земли стала пробиваться молодая травка и нежные цветы...

Телефонирую близким мне нижегородцам о том, что через неделю встретимся. В одном из разговоров я получил очень горькое известие — Сарычев Василий Викторович оставил эту прекрасную жизнь и ушел в вечность...

260

Горечь утраты высокообразованного, культурного, доброго человека терзает мое сердце. Василий Викторович унес с собой свою жизнь, в которой есть частица нашего сотрудничества, взаимопонимания, радости времен начала перестройки, когда прекрасные иллюзии наполняли жизнь чувством свободы мысли.

Казалось, что маятник жизни качнулся к более возвышенным человеческим отношениям и остановился на пике мечтаний о достойном бытие и созидании.

В 1992 году молодой ученый-историк Василий Викторович Сарычев пришел на смену чиновникам от коммунистической идеологии, которые, взаимодействуя с религиозными организациями области, должны были контролировать чувства «свободы совести» у сограждан.

Новое время требовало новых взаимоотношений между властью и «свободой» совести.Возглавив отдел областной администрации, осуществлявший связи с общественными и религиозными организациями области, Василий Викторович своим помощником оставил Сайгина Бориса Ивановича, который, будучи подполковником в отставке и пройдя суровые годы службы в политических отделах Советской Армии, имел колоссальный жизненный опыт...

Мудрость и понимание жизни «сегодняшнего дня» Бориса Ивановича совместно с его свободолюбивыми жизненными взглядами положительно  влияли на формирование новых взаимоотношений власти и религии...

Первые годы работы нового отдела в новой областной администрации были наитяжелейшими... Рушился проржавевший старый духовный мир нижегородцев... Строить новую духовную среду обитания приходилось интуитивно... Новые общественные институты еще не работали...

Виктор Иванович Лысов, Василий Викторович Сарычев были незримыми, неосязаемыми людьми в общем потоке зарождающихся новых и никогда ранее не существовавших мировоззрений в России, но, тем не менее, они должны были сформировать новый уклад взаимоотноше-

261

ний между разными-разными людьми и единой государственной властью...

В то, уже далекое время, мы познакомились с Василием Викторовичем и как-то сразу очень подружились и прониклись доверием...

Мы тогда стояли на пороге Нового Времени и Новой России...

Годы шли...

Утраченный за годы Советской власти институт еврейской синагоги с огромными трудностями медленно восстанавливали. Нижегородцы еврейской национальности в основном не принимали синагогу как необходимый атрибут своей жизни или составляющую духовного мира советского еврея.

В начале перестройки о возрождении еврейских традиций сами евреи, в общем, говорили с каким-то недопо-

262

ниманием и цинизмом. Но около дюжины стариков и пара молодых евреев делали свое еврейское дело...

Опираясь на консультации Сарычева, област­ная и городская власть всячески поддерживала тенденцию возрождения религиозной еврейской традиции...

Вообще, чтобы говорить о традициях любого одного народа, нужно вначале долго и упорно учиться, а чтобы говорить о традициях многих народов, дети которых живут на территории Нижегородской области, самообразованию нужно отдать все свое время, силы, внимание, усердие...

Власть перекраивала экономику, перестраивала политику, но духовная сфера общества все же оставалась в ведении духовных лидеров и общественных деятелей...

Василий Викторович стал высокообразованным, квалифицированным специалистом, чья работа в областной администрации была, может, малозаметной, но необходимой. С годами мы стали просто друзьями, делающими одно дело...

Темные силы, то есть темные люди в полном смысле этих слов, мешали мне и ему, как им казалось...

От интриганских кулуарных разговоров Василий Викторович культурно уходил в сторону...

Только уже во время нашей последней встречи в мае 2004 года, когда он прочитал обе мои книги, Василий сказал:

— Правда всегда выживает. Еврейская традиция не знает, что такое «главная еврейская дама»... Все попытки утвердить исковерканные религии всегда рушатся...

Твои «Еврейский тетради», Леонид Аронович, мне очень и очень нравятся...

Сейчас мы сидим за одним столом, пьем кофе и общаемся... За какие деньги можно купить или продать вот такие наши отношения, которые невозможно описать, про которые невозможно рассказать...

Кто может понять?

Мы украшали и хотели еще более украсить эту жизнь... Я с нетерпением жду твоих книг.

263

 

Жизнь меняется непредсказуемо...

Эти мои строки посвящены памяти простого, замечательного, большого русского человека — Василия Викторовича Сарычева...

Вечная ему память.

Он тоже писал сказки и стишки, но почему-то они опубликованы только в интернете на его сайте. Наверное, не хватало времени и сил на себя самого...

Он в моей памяти...

А я работаю над четвертым сборником «Еврейских тетрадей».

264

ТЕТРАДЬ ДЕСЯТАЯ

 

 

 

20 июня 2003 года. Нижний Новгород

Я — участник семейного праздника четы Зварыкиных: у хозяйки дома, Светы, день рождения. Мой очередной приезд в родной город совпал с этой датой. Это яркий день для Светланы Александровны, ее родных и близких, а также для меня.

Я — почетный гость в их доме, — я иностранец... Нижний многонаселённый город. Я знаком со многими нижегородцами. Родных в Нижнем у меня уже почти не осталось. Друзья есть. Близких друзей, увы, осталось уже немного. А Зварыкины — мне близкие, очень близкие. Я — в кругу близких и приятных мне людей.

Мы вспоминаем.

 

В прошлое отлетело десять лет. Тогда, в середине девяносто третьего года шла политическая грызня в высших эшелонах власти по классическим вопросам России: «Что делать?» и «Кто виноват?».

Власть решила, что традиционным религиозным конфессиям России нужно предоставить бесплатное эфирное время на телеканалах государственных телекомпаний, чтобы как-то влиять на сознание российских обывателей, сдерживая их от массовых выступлений протеста против сложившихся условий жизни простых граждан страны.

Может, так проявлялось покаяние. Кто знает?

265

Областная телекомпания начала работу над новым проектом о неизвестных для нее сферах традиционных религиозных конфессий Нижегородской области.

Учитывая опыт передачи «Шалом алейхем», выходившей в своё время в цикле «Грани», директор студии Ольга Владимировна Носкова убедила Светлану Зварыкину взяться за очень непростую режиссерскую работу.

Поначалу передача состояла из трех сюжетов, посвященных православию, исламу, иудаизму. Но после первых же эфиров начались интриги — поругивания. Конечно, все разговоры шли в кулуарах. Но программу пришлось разбить на три составляющих части, посвящённых  православию, исламу, иудаизму, которые выходили в эфир в один из определённых дней. Название передачи было определено «С верой и надеждой».

В основном, все еврейское население города жило, не соблюдая традиции. «Лидеры» от еврейской культуры, которые в тот момент уже как бы повернули нос по ветру, чуя что под свободу совести можно получить копейку,  организовались в религиозное Нижегородское общество прогрессивного иудаизма «Симах» (регистрационный № 8 от 01.07.1991 в облостном управлении юстиции).

Председателем общества был формально избран «пламенный сионист» Семен Юдкович*, заместителями председателя — конечно, Сусанна Давыдовна Тураева, а также адвокат Семён Мартынович Фогель и профессор

266

Зиновий Ефимович Либензон. Последний и был фактическим руководителем. Еще человек двадцать были вписаны в список как учредители. Многие расписавшиеся были членами партии, которую только после событий 18-21 августа 1991 года разгонит, запретит Борис Николаевич Ельцин... Был смехотворный прецедент — член КПСС — атеист — верующий прогрессивный иудей.

Еврейская общественная жизнь кипела и бурлила. Коммунист-профессор Зиновий Ефимович Либензон вдруг опять стал Залманом сыном Хаима. Осенью 1992 г. Залман умер — сердце не выдержало дилеммы: религия и атеизм. Но его ученики, нарушившие клятву, данную великому вечно живому вождю пролетариата Ленину, вдруг начали в исковерканной форме отмечать еврейскую Субботу. В них заговорили давно затюканные еврейские гены...

 

Местом встречи Субботы был, конечно, клуб имени Якова Свердлова. В помещении, некогда реквизированном большевиками, вдруг стали собираться также когда-то реквизированные от мирового еврейства евреи и, выпив несколько граммов не кошерного кагора, закусив его кусочком сала, говорили о значении еженедельного Святого для евреев дня — Субботы, о чём писались красочные отчёты в «Вышестоящие организации».

Этой публике очень хотелось, чтобы в новой, перестроечной России все знали, какие они, евреи, прогрессивные люди. А то, что они всю жизнь служили идеям великого пролетарского вождя — так это было «давным-давно» и их заставили служить человеку- идолу.

Светлане Александровне пришлось выдержать весьма ощутимый психологический натиск еврейской «интеллигенции» города, которая хотела, чтобы был слышен только ее голос. С пеной у рта они доказывали, что вести престижную передачу простой сапожник — Липа Грузман не имеет право. Они акцентировали общественное мнение на то, что среди евреев города много ученых, адвокатов, инженеров, врачей, молодых прогрессивных бизнесменов —

267

а тут какой-то мастеровой, с улицы, из простой еврейской семьи говорит от имени еврейской общины, поздравляет нижегородцев с Новым Годом... Это, конечно, должен делать интеллигентный, образованный, речистый человек — пусть даже без души, но представительный, с благородной внешностью и модным галстуком на шее!

У представителя президента России по Нижегородской области «кружилась голова» от этих интриг. Он не знал  что делать и кто виноват?

Вроде, сделали все хорошо: в Нижний Новгород пришла долгожданная свобода, а у евреев области — раздрай...

Он, представитель президента, вроде  бы сам из евреев, но никакого еврейского воспитания не получил. Более того, одна из его бабушек, когда он был малолетним ребёнком — окрестила его. Так что от еврейства он — большой чиновник — очень далек. Кстати, русские радикалы всё равно поносили его, как еврея. По принципу: «Еврей крещённый, что вор прощённый или конь лечённый». Эту поговорку я уже вспоминал и думаю, что еще повторю не раз.

Не мытьем, так катаньем, не катаньем, так мытьем интеллигенты, новообращенцы, и представители прогрессивного иудаизма, а также любители свиного сала добились своего; было дано указание (кем — это остаётся «государственной тайной»), чтобы в канун праздника Хануки с телеэкрана выступили двое: адвокат Семён Мартынович Фогель (пусть душа его усладится в раю!) и я — Липа Грузман.

Адвокат Фогель — лицо еврейской национальности, с лысенькой головкой, не покрытой кипой, и с блестящими, чисто побритыми щёчками, на которых не видно было ни малейшего признака бородки, обязательной для еврея (сколько столетий пытались заставить евреев отказаться от бороды — отрезали, отрывали, ожигали...).

И начал интеллигентный человек вещать с экрана телевизора о еврейском празднике. Как будто на судебном процессе о взятке в советское время. Понятия о Хануке у него были очень приблизительные (как по-русски говорят — «Слышал звон, да не знает, где он» или еще коро-

268

че: «Федот, да не тот!»). Он заикался, путался в событиях и эпохах то ли Хананеев, то ли Маккавеев...

Желание интеллигентов было удовлетворенно. Нижегородцы созерцали красивый, модный галстук, отутюженную рубашку, дорогой костюм и лицо еврейской национальности, смахивающее на керженского старовера без бороды.

С Б-жьей помощью, мне, простому сапожнику, тогда тоже дали возможность выступить, правда, очень коротко.

Истина познаётся в сравнении. И кем-то были сделаны выводы, что многим «интеллигентным» советским евреям еще нужно подучиться и пострадать за своё еврейское происхождение.

 

К дню позорного теледебюта Семёна Мартыновича Фогеля, Светлана Александровна уже прочитала множество книг, рассказывающих о еврейской традиции, она уже многое знала и понимала. Человек работал на совесть! Прекрасный русский человек с настоящей русской душой!

Она говорила:

— Я — русский человек, и если я знаю и понимаю глубину еврейской, мусульманской и, конечно, нашей православной традиции — я русский человек в полном смысле этого слова.

 

Семён Мартынович оставил этот мир, ставший для него слишком сложным в обновляющейся и перестраивающейся России. (Пусть душа его будет в раю).

Его соратники продолжали вздыхать об утраченных привилегиях и завидовать.

Я понимаю: можно позавидовать чьим-то деньгам, таланту какого-то человека, чьему-то успеху — тому, чего ты не можешь достигнуть, Но еврейская традиция —  иудаизм — открыты для всех. Но это требует труда и усилий в познании науки быть человеком на планете Земля.

А если человек привык только следовать курсом коммунистической партии, читать только материалы съездов КПСС и сидеть у кормушки — он остается не у дел.

269

Можно начать изучать новые книги, а можно начать искать новую кормушку. Что многие и сделали в начале перестройки, благо нюх у них был идеаленый: здесь можно урвать бесплатную посылку с продуктами, там — халявную поездку в Израиль, тут — приглашение на семинар в Москву, места для детей в сохнутовском молодежном лагере и даже в религиозном...

Главное — поднять шум и показать, что это ты работаешь.

— Мы провели уникальный праздник Хануки на площади Минина!

— Мы — это клуб еврейской культуры!

— Мы — это религиозное общество прогрессивного иудаизма!

— Мы — это Ассоциация гуманитарного иудаизма!

— Мы — посланники еще живого Любавичского ребе!

Мы! Мы! Мы!.. Мы-ы-ы-ы...

Когда многие орали и писали отчёты, ханукию-подсвечник тем временем делал Алексей Алексеевич Илларионов на базе «Энерготехмонтажа» — он мой большой друг. Все необходимые документы подписал, то есть дал распоряжение на производство начальник ГМУ треста «Энерготехмонтаж» Юрий Иванович Опалев (светлая ему память!).

Привез и смонтировал ханукию на площади Минина (в месте около бывшей ограды провославного храма метрополита Алексия согласно архивных чертежей на растоянии пяти метров от ограды) дорогой моему сердцу человек, ветеран «Энерготехмонтажа» Геннадий Иванович Васин. Он долгое время был моим водителем, и работал обмуровщиком на участке.

Светлана Александровна все видела — кто работает, а кто шумит. До разборок она не опускалась, а молча делала свое дело: вела съемки, отправлялась в далекие и тяжелые командировки — в интернат для душевнобольных в городе Городце, нижегородскую колонию для заключенных. Были поездки и интересные, но, все равно, очень непростые: в Москву, Израиль, США. Мне было приятно,

270

что она разобралась в ситуации, увидела, кто как себя ведет в меняющихся условиях жизни.

Светлана Александрова продолжала жить и работать дальше, и не терять надежды, что приобщение людей к идеалам трех традиционных религий поможет людям не терять человеческого облика.

Годы совместной работы сдружили наши семьи. Каждый раз, когда я бываю в доме Зварыкиных, Светлана мне напоминает:

— Липа, а надпись, которую через увеличительное стекло выжег Додик на нашей веранде перед вашим отъездом в Израиль, жива — «Здесь был Довид Грузман. Июль 1998 года». На нашей «даче» в деревне — это реликвия. Когда ты снова приедешь к нам на дачу?

Я отвечаю:

— Приеду. Когда-нибудь приеду.

Мне очень хочется побывать в той деревеньке! Мы допиваем бутылку израильского вина, которое я принес в подарок хозяйке дома в день ее рождения. Кто-то отмечает, что вино — хорошее само по себе, но оно еще привезено из Иерусалима в Нижний. Это вино становится более жизнеутверждающим и святым для нас, сидящих за столом у Зварыкиных в прекрасный день — 20 июня 2003 года...

Я всегда желанный гость в доме, который стоит на Верхне-Волжской набережной. Если я в этот день не в Нижнем — то обязательно телефонирую в дом своих близких друзей, почетных тружеников во славу Имени Его и произношу поздравления по случаю дня рождения хозяйки дома.

Светлана Александровна и Юра живут жизнью обычных российских пенсионеров, за плечами этих людей-тружеников — жизнь людей-праведников. Уважение к ним живёт в моем сердце.

                                      

28 сентября 2004 года. Иерусалим.

Температура воздуха —  плюс тридцать шесть градусов. Со  стороны Аравийской пустыни дует горячий ветер — хамсин. По телефону вел переговоры с одним израильс-

271

ким писателем, который сказал, что мои очерки — хорошие. Но пора переходить на рассказы и  повести. А еще лучше, сказал, если  ты, Леня-Липа, напишешь роман! Что делать?  Озадачил меня еврейский  иерусалимский русскоязычный писатель! Пробую написать рассказ.

 

ВСТРЕЧА НА ЭЛЬБЕ

 

Отметил Николай большой праздник в своей личной жизни. Кстати, праздник был не только его личным, но и государственным, и даже международным. День Победы — как-то незаметно подкрался двадцатилетием. Первый раз за послевоенные годы этот день, как государственный праздник, был объявлен нерабочим.

Для него, Николая, Победа пришла на пару недель раньше официально означенной даты девятого мая. Встречей на Эльбе был ознаменован конец войны для Николы.

Обходя Берлин, вышла дивизия, в которой служил Никола, на восточный берег Эльбы. А его, Николы, батальон вступил прямо в какой-то средневековый германский городишко. Замки, кирхи, богатые дома со статуями, ажурные чугунные ограды, брусчатка тротуаров городка, название которого никак не может выговорить Никола — то ли «уць» на конце, то ли «аць», кто его поймет и запомнит... И так в ушах звенят эти — «бург», «берг», «урн», «ельн». Да ну их всех!

Но одно название — Аушвиц — он, Никола, запомнил на всю жизнь. Походил-побродил он с ребятами из своего взвода по тамошнему лагерю-зоне. И не находил Николай слов для объяснения всего увиденного им ужаса, который, оказывается, могут творить образованные, «цивилизованные», «культурные» люди... Не находил слов! Может, поэтому и не брал он в память немецких названий...

Когда Никола ступил на брусчатку большой площади городишки на берегу Эльбы, там творилось что-то неописуемое. Песни под аккомпанемент гармоней и аккордеонов, в дальнем углу из окна патефон любовные песни вы-

272дает... Танцы, пляски на несколько кругов. Горланят, улыбаются, смеются...

Все смешались в общий добрый человеческий базар — союзники в добротном обмундировании, советские солдаты в поношенных, потом изъеденных гимнастерках, штатские в джемперах и куртках.

А девки, а бабы... Все пылом-огнем дышат.

Бутылки виски идут по кругу, пьют прямо из горла. Союзники на площадь целый прицеп виски установили, раздают всем.

Николе в руки попала почти целая бутылка. Глотнул он незнакомого напитка. Подержал во рту. И запустил жгучий комок вовнутрь.

Брагу, конечно, Никола пил, самогон пил, водку пил, спиртягу пил — но вот такой напиток он первый раз в жизни проглатывал. Ох, как приятно прокатывались внутри огненные комочки, полученные из простого ячменя... Умеют же люди делать чудо-напитки! А аромат... Не то что наша — деревенская перегонка: воняет, а пьешь. Морду кривишь, а пьёшь!

Всосался в кровь ароматный напиток, расслабляя мышцы спины, ног, рук, освобождая голову от тяжелых дум. Счастье! Победа! Встретились на Эльбе советские и союзнические войска!

Ноги начинают приплясывать, отбивать чечетку. А вокруг все хохочут, горланят...

Конец войне! Войне конец!!

Союзники — как понять, кто из них американец, кто англичанин — все улыбаются, показывая белые-белые зубы. А лица — белесые, рыжие, черные, шоколадные...

Немцы тоже высыпали на улицу, даже дарят цветы военным. И тоже глотают виски. Они, немцы, кажется, тоже рады окончанию войны.

Гитлер — капут, Гитлер — капут!

А и то верно: что хорошего простым немцам тот Гитлер принес? Разве жалел он простой народ? Хотел встать

273

над всем миром, своих же принося в жертву. Влезли ж ему эти бредовые идеи в башку!

Весенняя листва на деревьях, весенние цветы в петлицах френчей, виски, фляжки со спиртягой... Женщины-девки тоже, глядишь, расслабили душу от страхов, ужасов войны. Всё! Она, проклятая война, отгромыхала, окончилась!

Никола глотнул еще виски. И еще чуток. Ноги сами схватили ритм и заплясали. Почему бы не потанцевать с немками? Вон какие они радостные. А глаза высвечивают океаны страсти.

Пальба. Танкист-кавказец, отсалютовав из пистолета, прыгает с танка, подхватывает молоденькую немку за талию одной рукой, а второй — ниже... Вирус любви-победы попадает в Николу, и он делает то же, что и кавказец: одной рукой берется за ручку дамы, а второй — ниже талии дурманяще-нежно подхватывает рыжеволосую бабенку...

Дамы-немки жмутся к кавалерам. И все одетые в военную форму танцующие воины в одно мгновение превращаются в лихих танцоров. Вся площадь занята танцующими дамами и кавалерами.

Никола танцует в первый раз за четыре прошедших года, которые уже превратились во вчерашнюю войну. Правая рука гладит юбки немки ниже талии, какая-та пьяная энергия поступает в душу из места соприкосновения его руки и ее...

Немка шепчет:

— Вус наме ду?

(Это, наверное, «как тебя зовут»?)

— Я, я — Николай.

— Их бин Марта. Марта Штольц.

Она прижимается твердой грудью нерожавшей женщины к левому карману его гимнастерки, над которым приколоты орден Славы и две медали.

Через гимнастерку врывается в сердце и душу жгучий поток, похожий на комок виски, прокатывающийся по пищеводу. Николай хватает бутылку виски, стоящую на

274

подножке танка, глотает сам и дает бутылку Марте. Марта глотает, смеется.

Лица танцующих розово-светлые, действует виски - напиток Победы. Действует дух окончания мучений, страданий войны...

Ниже брючного брезентового ремешка Николы в самой эмоциональной части тела — клокочет горный поток. Он чувствует, что у нее — у немки Марты — в тех же местах пожарище. Они глотают виски по очереди, из одной бутылки. Прижимаясь к Николаю, Марта, смеясь, ведет партнера через толпу танцующих, к краю площади.

«Войне — конец! Войне — конец!» — кричит хмельной майор-танкист и палит из своего ТТ в сумерки вечернего неба. А рядом сержант прижал молоденькую девчушку-польку, которая только что освободилась от рабской принудительной работы для насильно перемещенных в Германию. Девчушка счастлива, она с акцентом говорит по-русски, признаваясь в любви с первого взгляда к воину-освободителю.

Раскрасневшаяся Марта подтягивает свои губы к уху Николая и шепчет:

— Ду вилн фуки-фуки...

У Николы в голове туман. Он громко произносит:

— Да, да! Я хочу танцевать с тобой буги-вуги и фокстрот! Но сначала — еще глоток виски!

Никола глотает виски. Марта тоже прикладывается к горлышку бутылки.

— Их вил фуки-фуки, — шепчет Марта, прижимаясь к груди Николая.

И ведет его с площади в узкий, брусчаткой вымощенный переулок. Ноги сами приводят их в подъезд старинного дома. В темный подъезд. А вдогонку им летят приглушенные звуки музыки.

— Их вилл фуки-фуки-и-и... — протянула истомно Марта.

244-258    259-274    275-287