479-494

отец: служит Пр-вечному, накладывает тфилин, выполняя одну из главных еврейских заповедей.

Плача, трясясь, делая семь оборотов ремешка, произнес он незабываемые слова:

— Барух ата, а-Шем элокейну, мелех а-олам, ашер кидшану бмицвотав вцивану леаниах тфилин!*

— Омен! — воскликнул Шмуэль Кадош Коэн. И расправил ремешки головного тфилина, и наложил их на место воссоединения темени и лба сына. И зашептал опять Юдл:

— Барух шем квод малхуто лаолам ваэд. Шма, Исраэль, а-Шем элокейну, а-Шем эхад!**

И как будто ручеек из души, полились сладкие звуки всеобъединяющей еврейской молитвы-мечты:

— В-ахавта эт а-Шем Элокейха, бхоль левавеха, увколь нафшеха, увколь модэха. Вхаив ха-дварим ха-эле ашер анохи мцивха хайом ал лвавха***...

480

О Б-же, чего только не было в жизни Юдла за четыре года войны, а слова молитвы, священные звуки её лились сейчас прямо из сердца, и от всей души. Дух еврейского жилища впитывал в себя дух еврейской души воина-победителя, вернувшегося домой. Молитва в том темном, сыром подвале, украшенном необычным столом для встречи, констатировала, что Волею Тв-рца дана Победа, и Его же воля привела Юдла снова в родную семью.

Начались послевоенные годы жизни. Неизмеренное количество еврейской крови пролили злодеи. Неисчислимое количество евреев осталось без жилья, без родных и близких. Да и кто их считал в огромной стране, над которой царил «Отец Народов» — вершитель судьбы всех и каждого, восседая на троне в серой маршальской шинели.

...А от Ребе нелегально доходили письма-благословения... В условиях жесточайшей конспирации — через Польшу и Англию — советские евреи пересылали ему свои письма. Риск был велик, но куда деваться — поддерживали переписку евреи, никак нельзя было поддаться страху и разрушить еврейские связи.

И пришла от Ребе просьба-благословение помогать евреям, рискнувшим неофициально покинуть «красный рай большой многонациональной семьи трудового народа».

Где было найти силы и смелость, где взять деньги, чтобы рискнуть и начать дело, за которое могут убить?

А как смотреть на то, что еврейские многодетные семьи мучаются: плохо питаются, терпят нужду, бывает, что мужчин арестовывают только за то, что у них есть тфилин и, наложив его, они молятся Пр-вечному? Но и без тфилин — тоже отправляют куда-то на Колыму... Дикий осведомитель НКВД — дворник — решил, что это у евреев портативные радиопередатчики надеваются на руку и голову, что они передают через них шпионские сведения в Америку и обманывают страну — этого достаточно для ареста. Опасность подстерегает любого еврея, живущего в этой стране, а соблюдать иудейские традиции — опасно вдвойне. Любой донос, измышление — и десять

481

лет без права переписки. Кто жалеет евреев? Своих же русских власть не жалеет...

Конечно, Шмуэль кинохронику не смотрит, радио не слушает, газет не читает. Но сколько уже евреев останавливалось пожить, переночевать в его доме! Они плачут и рассказывают, что от огромной семьи в живых осталось только двое, а то и вообще — один, чудом уцелевший, сломанный горем сидящий перед ним человек.

И на адрес одинокой старушки Голды приходят письма из Самарканда. Там обжились-обосновались хабадники, а тот, кто хочет рискнуть выбраться из саманных лачуг с глиняными полами, может, если повезет, добраться до Европы и даже до Израиля.

И загорелась мечта в сердце Шмуэля: ведь есть евреи, имеющие польское гражданство! Поделили в 1939 году Польшу Советский Союз и Германия. Всех коммунистов-евреев, всех офицеров, всех ученых угнали в дальние края: в Казахстан, Сибирь, Дальний Восток. Говорят сейчас, что благодаря этой акции многим евреям сохранили жизнь — тем, кто остался за Брестом — Литовским, были уготованы гетто, концлагеря, крематории (чтобы их холера съела, этих «земных хозяев жизни»!).

И все же попробовал Шмуэль Бортновский провести до польской границы еврейскую семью.

Шломо Раскин — старый хасид — жил в городе Горьком, перебравшись туда из Ленинграда в конце двадцатых годов. Чуяло его сердце, что будут в Ленинграде страшные аресты в тридцатых годах и невыносимый голод сороковых блокадных лет, и перевез он семью в Канавино. И пошла одна из дочерей с четырьмя детьми в дальнюю дорогу...

Первым пунктом остановки на несколько дней был подвал в Москве, во Втором Казачьем переулке. Было в той группе дерзких смельчаков четверо мальчишек-братьев, самому старшему, Михлу Раскину, исполнилось шестнадцать, а остальные — мал-мала меньше. С ними в рискованную дорогу отправилась мама, Дава Раскина. И еще

482

на пару с ней шла такая же отважная женщина-еврейка. Военные патрули, милицейские наряды, просто грабители, многие из которых во время оккупации уже узнали, что самое легкое — это убить и ограбить евреев. Они могли в любую минуту подойти к людям с тонкими чертами лица и сделать любое черное дело.

Но, насытившись «социалистической свободой», евреи медленно шли вдоль границы, стараясь в какой-то момент перейти в Польшу, а там уже объявить себя гражданами Польши и пробраться во Францию.

Нервы были в ужаснейшем напряжении. Дети шли молча, не разговаривая. Скитание было длительным, изматывающим. Было позабыто время начала пути — и не было видно конца пути. Где-то далеко позади остался го-

483

род Горький, из которого ушли. Неизвестность смотрела на них глазами таких же шатающихся оборванцев, идущих им навстречу или лежащих на грязных обочинах дорог.

Во время одного из ночлегов в какой-то украинской хате, где вповалку на полу валялось-спало более двух десятков путников, вломился в дом комендантский патруль. При свете карманного фонарика солдаты стали проверять документы «бродяг».

Самый младший брат Михла заплакал и закричал:

— Ой, мама, мама!

Как это так: ребенок на руках у матери и кричит «мама»?

Военный обратился к молодой женщине:

— Это как же получается: ты дитё на руках держишь, а оно маму зовет? Значит, это не твой ребенок! Сейчас же пойдешь с нами в комендатуру, там устроим тебе настоящую проверку. Это, к каким таким родственникам ты сюда, в приграничную полосу, приехала, а?!

— Да просто напугали вы ребенка, глубокой ночью свет яркий в глаза ему ударил, вот он и не понимает, на чьих руках находится. Куда вы меня заберете? Еще трое здесь у меня детей.

Слава Б-гу, не тронули...

Выбрались Раскины в Польшу, а потом во Францию. Выбрались через Польшу во Францию Калмансоны и еще несколько семей еврейских оказались в стране, где не нужно прятаться, выполняя религиозные предписания.

А в Москве, во Втором Казачьем переулке, в доме номер пять, узнали как-то, что Шмуэля Бортновского, отца семейства, должны арестовать и отправить в ссылку, за тысячи километров от польской границы. И сработало Б-жье провидение: подделал Шмуэль чей-то паспорт и уехал в Среднюю Азию под чужим именем. Там легче спрятаться-затеряться от зорких глаз НКВД. И евреи там  дружней и сплоченней жили. Бухарских евреев особо не трогали, своих родных басмачей было предостаточно, а

484

что приехали беженцы-ашкеназы — пусть живут тихонько, а как там они своему Б-гу молятся — среднеазиатской власти было «до лампочки», и так хватало проблем.

А вот братьев Иосифа и Мулю Мочкиных в Кутаиси все же арестовали за то, что они помогали евреям, и отправили в лагеря с ярлыком «сионисты». Вдруг, думают, кто из уголовников да возьмет на себя грех и «замочит» евреев вместе с их верой.

Мочкины сидели, Шмуэль скитался, а жизнь шла-катилась.

Похмелье победителя у Юдла прошло. Знал он одно: человек в стране, где жил он, Юдл, ничего не значит. Дунет какой-нибудь политический ветерок — и не то, что один, миллионы людей будут уничтожены под бурные аплодисменты сограждан.

Поэтому жила семья тихо, но верно соблюдала еврейские традиции; и, тяжело вздохнув ночью, не раз представлял себя Юдл идущим-бредущим по жарким улицам грезящегося ему неведомого Иерусалима. Сестры тоже как-то жили, вписываясь в социалистическое строительство, но еврейские души были живы. И когда родился у Сарры сын Александр, сделали ему обрезание, хоть и косо смотрела на такой обряд Советская власть.

Наступили иные времена. Новый советский диктатор-реформатор Никита Хрущев вдруг стал отпускать евреев — граждан Польши в их родные края, откуда они, не задерживаясь, направлялись в Израиль.

В Польше все еще стоял запах гари еврейских погромов, убийств. Тот же запах стоял и над многими другими европейскими городами. Евреям там не хватало воздуха, они не могли там дышать. Перед внутренним взором их проходили миллионы умерщвленных братьев...

И опять каким-то чудом, по фальшивому паспорту на имя Шимона-Лейба Давыдовича Купермана, праведник-подвижник Шмуэль Коэн Кадош Бортновский приехал в Израиль. А чуть позже прибыли в страну и Сарра с мужем Ароном Гольденгореном, евреем — гражданином

485

Польши. И сын их, Алекс, уже рос и формировался как еврейская личность на вольном израильском ветерке.

А Шмуэль жил, и во снах ему грезилась жестокая лапотная Россия, где остался его сын Юдл, с сердцем, переполненным желанием прийти, прибежать, прилететь к своему стареющему отцу. И он, отец, молился о приезде в Израиль сына.

В Москве у Юдла было все, как будто, хорошо: квартира — большая, хорошая, в новом доме, работа — престижная, прилично оплачиваемая, близкие друзья — евреи, которым можно доверять... Наладили они какое-то еврейское образование, нелегально проводили обряд обрезания для взрослых евреев (никогда не поздно приобщиться к своему народу!), мацу пекли свою — кошерную, хабадскую. Проводили красивые еврейские праздники. Часто звонил Юдл в Израиль, разговаривал с папой. Но хотели они, конечно, жить по соседству, встречаться друг с другом.

486

И ждали Шмуэль и Юдл, что вот-вот произойдет чудо, как тогда, после войны. Заявился же тогда Юдл, весь в орденах, осветивших тусклый подвал, красивый, сияющий улыбкой. Г-споди, что только этим Брежневым, Сусловым, Андроповым от нас, евреев, надо? Почему не разрешают выезд? Сколько сил, жизни, крови, страданий наших они вкусили! Когда же, когда начнут отпускать евреев из своего свободного рабства?..

Юдл был отказником: нельзя было ему, уже немолодому человеку, из СССР уезжать, он, якобы, знал какие-то секреты... И, вообще, Советский Союз — это его, Юдла Бортновского, Родина, и уезжать, бросая народ, строящий коммунизм, — это предательство. А кто хочет уехать — это предатель-сионист. Сионизм — авангард империализма, а коммунизм победит во всем мире. Обо всем этом изо дня в день твердят газеты, радио, телевидение, киножурналы.

Не слушал Юдл эту болтовню, не поддавался на агитацию плакатов и лозунгов. Все свободное время проводил он в синагогах. Там, среди евреев, в душу его приходило спокойствие и благодать, там он в своем еврейском Духе пребывал, в еврейской атмосфере.

Не суждено было встретиться отцу с сыном... В 1982 году,  когда Ариэль Шарон крушил террористов в Ливане, умер Шмуэль Кадош Коэн Бортновский. Не суждено было в этой жизни обняться на Святой земле двум праведникам — борцам за веру. Они воевали по-своему: накладывали тфилин, благословляли евреев, пекли кашерную мацу, делали обрезанья, соблюдали Субботу, рассказывали про Песах — день исхода из рабства в свободную жизнь.

Приехал Юдл в Израиль уже в пенсионном возрасте и пришел на могилу к отцу. Три сестры с детьми и внуками уже давно жили в Израиле. Приезжали к нему повстречаться друзья — Иосиф и Моня Мочкины.

В 1964 году Канада продала пшеницу вновь оголодавшему Советскому Союзу, но при этом предложила сделку:

487

что коммунисты отпустят религиозных евреев, сидящих в тюрьмах и желающих покинуть государство рабочих. Никто не писал о такой сделке: мы вам пшеницу, а вы нам — евреев. Но так было: раввины Канады просили правительство своей страны вызволить сколько-нибудь евреев из плена-рабства.

488

Уже дети и внуки родятся в еврейских семьях, чьи отцы и деды тайно соблюдали еврейскую традицию в суровое коммунистическое время. Много-много евреев растворилось в людских массах, ассимилировалось. Единицы держались Завета. Те, что держались, сейчас украшают Святую землю, маленькую, чудесную, волшебную еврейскую страну, где живут очень свободные, любящие жизнь и Б-га евреи. Несмотря на то, что у каждого из них своя правда и свое понимание Пятикнижия.

 

Дорогой читатель, в этой тетрадочке я написал повествование на основе бесед с Михлом Раскиным, живущим в Нью-Йорке. Я встречал Субботу и жил в его доме в марте 1993 года. Он любит Горький-Нижний, где похоронены его дедушка и бабушка, но с 1946 года он так и не был в России, хотя хорошо говорит по-русски.

Также в Нью-Йорке в один из вечеров я беседовал (и, честно говоря, пьянствовал) с Иосифом Мочкиным, который очень хорошо «ботает по фене», и поэтому он нашел во мне достойного собеседника. Иосиф сидел вместе с уголовниками. Советская власть щедро отвесила ему двадцать пять лет срока, и как я уже отмечал, его обменяли на пшеницу.

489

У Юдла Бортновского я был в гостях 10 апреля 1984 года в Москве. Он плакал, рассказывая мне о том, как после Победы папа наложил ему тфилин, и с тех пор он каждый положенный день исполняет еврейский ритуал. А отца уже нет... Юдл был отказником и слишком долго ждал разрешения на выезд в Израиль.

С Саррой Бортновской я встречаюсь всегда, когда прихожу в гости к доктору Элиягу Йонесу. Он — мой наставник-консультант, который проникся ко мне глубоким уважением за мои книги и высокую образованность моего старшего сына Льва.

Про Элиягу Йонеса я в скором времени расскажу. Еврейский народ идет по своей исторической дороге в сопровождении легенд и мифов. Соответственно, многие евреи — люди-легенды.

Элиягу Йонес — один из тех, кого можно без преувеличения назвать «человеком-легендой». Я приглашен на свадьбу его внучки Ади, которая состоится 15 июня 2005 года. Чтобы его внучка родилась, росла и жила в Израиле, Элиягу уплатил огромную цену. Покалеченный в боях Второй мировой, он приехал в Израиль. В Израиле он работал главным редактором радиостанции «Голос Израиля» на русском языке. В Советском Союзе этот голос, в основном, глушили. А его редактора в секретных сводках КГБ считали одним из главных идеологических врагов Советского Союза.

«Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!» — это правильный лозунг: зло, причиненное Лениным и его последователями, живет в памяти людей так же, как и хорошие деяния вождя. Пусть, не соблюдая традиций своего народа, многие евреи, все-таки выжили в Советском Союзе, и сегодня они, в основном, реализуют свой жизненный потенциал в Израиле — это официальное доброе дело, сделанное Лениным...

 

 17 апреля 2005 года.

Израильские СМИ подводят итоги Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна. Назы-

490

ваются имена и фамилии участников и лауреатов конкурса. Особенный акцент делается на страну, которую представляет участник конкурса.

Вижу молодого музыканта — лауреата конкурса, представляющего Германию. Очень рад за «германца» — еврея, уроженца Нижнего Новгорода, который всего десять лет назад, как юный одаренный виртуоз-пианист был приглашен учиться к Владимиру Крайневу.

Пришла тогда ко мне мама юного дарования и произнесла:

— Липа, нашей семье очень и очень повезло, нашего сынишку пригласили жить и учиться в Германии. Сказали, что обеспечат всем: жильем, питанием, деньгами на образование, но одного не берет на себя школа маэстро Крайнева — для самостоятельных занятий пианиста требуется, чтобы дома был инструмент, фортепьяно. Здесь у нас, в Нижнем, есть пианино «Владимир», но оно 1961 года выпуска, поэтому, вывозя его за границу, мы должны уплатить пошлину — тысячу долларов.

Сам все понимаешь. Я даю уроки музыки, муж — прораб на стройке. Мы белый хлеб-то не всегда покупаем, а тут такая сумма. Где нам взять тысячу долларов? Если здесь продать инструмент, а в Германии купить, то опять-таки нужна большая сумма: там фортепьяно стоит намного дороже, чем здесь. Подумай, пожалуйста, Липа, может быть, что-то сообразишь...

Все, что происходит в синагоге, случается по воле Небес, где благословение и проклятие, где удача и провал — и случай тоже от Него.

Через несколько часов после нашей встречи, ближе к вечеру, ко мне в офис пришла дама. Шикарно разодетая, по ее нарядам было видно, что она имеет утонченный вкус. Соответственно, эту даму я «принял по одежке». Я видел её не один раз за последнее время: в течение двух-трех месяцев дама по субботам сидела среди молящихся женщин и перед глазами держала молитвенник. Как потом выяснилось, она хотела принять на себя обязанность исполнять иудейские заповеди, то есть пройти гиюр.

491

У меня, честно скажу, к гиюру отношение достаточно негативное. Как говорят по-русски, «конь леченый, вор прощеный и жид крещеный — все не то!»* В основном, дело сводится к фальши. Но это мое личное отношение по вопросу изменения вероисповедания или мировоззрения. Особенно неприятно было смотреть на убежденных коммунистов, которые вдруг взяли в руки свечки, и пошли молиться в храм, понося бывшую родную партию.

 

За мою жизнь я наблюдал, слава Б-гу, немало случаев таких «перевертышей», поэтому-то женщин из этой породы я называю Олями (от моей улично-детского Оля-Мафо, то есть верченая, непонятная, крученая), а мужчин — Колями (это дурачок такой у нас стоял возле хлебного магазина на Свердловке, всем двери открывал, как швейцар, и кланялся, произнося непонятные слова). Так что, и эту даму я буду величать «Ольгой».

Короче говоря, Ольга попросила меня посодействовать ей в принятии иудаизма, а также, чтобы я дал справку, что она еврейка. Она объясняла мне, что находится сейчас в тяжелой депрессии. Ее сын, будучи офицером Советской Армии, попал служить в Германию и, отслужив, нашел себе там работу по контракту. Советская Армия, перекрашенная в Российскую, ушла из Германии. А ее сын, гражданин России, пока живет и работает в Германии, но вот подходит срок окончания контракта, и его «попросят» из страны. Она, Ольга, и ее сын уже привыкли жить на Западе, и в занюханную Россию они не хотят возвращаться.

— Липа, ты наш спасательный круг, — завела она глаза под лоб, — я очень надеюсь, что ты нам как-то поможешь.

В моем сердце, конечно, возникло неприятное ощущение. Трагедия Холокоста забывалась, уступая место желанию людей как-то устроиться в жизни, отскочив в сто-

492

рону от страданий родного русского народа. Но сразу послать в известном направлении даму, такую интеллигентную и импозантную, у меня тоже как-то не получалось.

Я стал ей объяснять, что принять иудаизм — это не вступление в комсомол или профсоюз: написал заявление, и все! Нужно очень многое из иудаизма выучить, а самое главное — принять, ввести в свой образ жизни, чтобы бытовые стороны существования соответствовали древнейшим обычаям и ритуалам.

Ольга не воспринимала мои слова:

— Ах, Липа, я готова вам лично уплатить любые деньги, только чтобы был документ, подтверждающий, что я еврейка или моя мама — еврейка. Мы с сыном уже просто не сможем жить в Нижнем Новгороде, нам здесь противно!

Мне было очень неприятно слушать бабу-дуру. Но, к сожалению, таких дураков в жизни предостаточно, и почему-то их приходится слушать чаще, чем умных людей.

Я сказал Ольге, что подумаю, как ей помочь, но сегодня я ничего конкретного сделать не могу.

— Давайте отложим все наши разговоры до следующего дня, — предложил я ей.

К назначенному вечеру Ольга вновь пришла в мой офис. Я к этому моменту сделал для себя кое-какие выводы. Я предложил ей, что напишу справку: мол, мною, габбаем Нижегородской синагоги, засвидетельствовано, что г-жа Такая-то на протяжении многих лет приходит в синагогу и заказывает поминальную молитву за ее маму и бабушку, которые были еврейками; но в те годы они в документах изменили национальность и написание имен, поэтому нет прямых доказательств их еврейства. Имея на руках такую бумагу, Ольга может говорить, что ее мама и бабушка были еврейками, — с последующими выводами для интересующихся этим вопросом организаций.

Передавая Ольге справку, я сказал:

— Это все, чем я могу помочь вам в эти горькие минуты вашей жизни. Если в Министерстве внутренних дел Германии этой  бумаге поверят, то, наверное, ваши проблемы бу-

493

дут решены. Если же не поверят — то извините, больше ничего я сделать не могу.

Ольга взяла справку и по-деловому спросила меня:

— Сколько денег я Вам должна за этот документ?

Я, улыбаясь, ответил:

— Документ липовый, поэтому можете ничего не давать. Если же у Вас есть желание помочь, то я сейчас собираю деньги, чтобы юный пианист-виртуоз мог вывезти в Германию фортепьяно. У мальчика большое будущее.

Ольга вынула из сумочки тысячу долларов и передала их мне. Провожая ее, я еще раз сказал, что справка ей может и не помочь, но это все, что я могу для нее сделать.

На следующий день мама юного виртуоза получила из моих рук тысячу долларов на уплату таможенной пошлины. Она была счастлива.

Через пару месяцев в мой офис ворвалась Ольга и потребовала обратно тысячу долларов: липовая справка ей и ее сыну не помогла.

Я смотрел на нее и думал, что мне делать. Отдать назад тысячу долларов — а где я их возьму? Или прогнать наглую стерву? В обоих случаях она меня будет ненавидеть, и завидовать евреям, у которых есть возможность уехать из России, и их с удовольствием принимают цивилизованные страны.

В итоге, я послал Ольгу по-сапожному, сказав, что договора о возврате денег не было.

— Ты хотела воспользоваться еврейской трагедией, — сказал я ей. — Трагедия не окончилась. Много тварей до сих пор эксплуатируют муки, пережитые несчастным народом, трагедию, унесшую жизни миллионов евреев.

...Потом до меня доходили слухи, которые распространяла Ольга, что Липа — мошенник, он одурачил несчастную женщину-простофилю и выманил у нее десять тысяч долларов.

Мне приятно, что в числе лауреатов конкурса имени Артура Рубинштейна — мой земляк, нижегородец. Конечно, он забыл Нижний, и Липа Грузман для него— не-

494

известный человек. Его родители сейчас очень счастливы; не исключено, что и они забыли Нижний, и Липу, и все, что было десять лет назад. А у меня есть возможность отчитаться за «десять тысяч долларов», которые, якобы, отвалила мне Ольга.

 

24 апреля 2005 года.

Прочитал и отредактировал рукопись тридцать шестой тетради (в сборниках номера меняются. — Л.Г.). Ровно три года назад в этот день я получил тираж первой «Еврейской тетради» в типографии у Василия Ивановича Макина.

В Нижнем был прекрасный весенний день. Василий Иванович во дворе типографии сам помогал мне загружать в машину мой первый в жизни тираж. Ставя пачку тетрадей в багажник машины, он, смеясь, говорил:

— Липа, ты опять встал на новую дорогу в жизни... Ты всех обойдешь! Я-то тебя знаю! Это сейчас ты тетрадочку напечатал, а впереди у тебя — книги. Уж мне ль тебя не знать — сколько лет знакомы! Еще когда в «Горгазе» мастером ты работал. Это когда было-то? В 1971 году мы впервые повстречались...

 

 Отошли в историю 3318 лет — сегодня у евреев Песах. В этот день евреи вышли из египетского рабства.

Восемнадцать тетрадей — это жизнь*. Значит, тридцать шесть тетрадей — это как две жизни.

От автора

Дорогой Читатель!

На последней странице этой книги хочу выразить благодарность тебе — неизвестному мне человеку, который узнал что-то из моей жизни и жизни эпохи, в которой жил я, и пропустил прочитанное — жизнь-судьбу простого еврея — через свою душу.

Я не могу также не поблагодарить людей, которые  поддержали меня в дни тяжкой работы над моими книгами.

Да, я — автор, но без помощи и поддержки людей моих книг не было бы. Поэтому большое-большое спасибо Валерию Шамшурину, Максиму Гришину, Виталию Бармину, Олегу Рябову, Юле Гришиной, Игорю Преловскому, Михаилу Ивановичу Леонову, Сергею Витальевичу Рубану, Роману Михайловичу Хусяинову, Владимиру Фрадкину, Валентину Лебедеву, Владимиру Федоровичу Люлину, Вере Романовой, Вике Диновой.

Также благодарю дорогих моему сердцу израильтян: доктора Нафтали Прата, доктора Элиягу Йонеса, доктора Льва Грузмана — моего сына, Елену Косоновскую. Игоря Губермана, Елену Коган — мою учительницу рисования.

Жизнь идет и я продолжаю работать: сапожничать, штукатурить, красить, грузить, писать. И вспоминать Нижний и нижегородцев. Моя жизнь и жизнь моей эпохи в моей душе.

Я завтра улетаю в Иерусалим.

Нижний Новгород, 12 июля 2005 года

463-478    479-494 var container = document.getElementById('nativeroll_video_cont'); if (container) { var parent = container.parentElement; if (parent) { const wrapper = document.createElement('div'); wrapper.classList.add('js-teasers-wrapper'); parent.insertBefore(wrapper, container.nextSibling); } }