275-287

Губы Марты забирают его губы в себя, ее язык проникает под его верхнюю губу.

Николай уже ничего не может говорить, он улетает в жар ее затяжного страстного поцелуя.

Через остекленную фрамугу двери подъезда виден кусочек неба и две яркие звезды на нем. Николай закрывает веки, и две звезды сверкают в сетчатках глазных яблок. Сознание Николая улетает к далеким звездам...

Горный поток в нижней части его тела превращается в водопад, который направляется в пожарище Марты...

Поток иссякает, угли шипят, образуется пар...

Николай и Марта — в блаженстве. Они глотают из бутылки виски — и ах как хочется напиться простой ключевой воды!

С улицы слышны радостные возгласы «Войне — конец!»

Сближение двух изголодавшихся по любви тел как бы говорило, что конец войны принес весну в Европу.

 Физиология, гормоны, процессы в телах русского парня и молодой немки — означали жизнь. Блаженное спокойствие обрели два человеческих существа, переживших кровавую вакханалию войны. Молодые организмы победили войну — и при чем тут идеи Великой Германии, при чем тут построение коммунизма во всем мире...

Конец войны — это танцы, музыка, виски, это — американцы, англичане, русские, немцы, пляшущие на одной площади.

Конец войны — это сладко спящее умиляющее лицо Марты при лунно-звездном свете, в подъезде древнего немецкого дома.

Конец войны — это легкое похрапывание Николая, забывшего руку на груди Марты.

Почти пустая бутылка виски вырисовывается темным силуэтом на ступеньке лестницы...

Мерцание звезд дает еле различимый свет в темноте подъезда, в котором покоится блаженство жизни.

 

276

Где-то далеко палят в воздух, радостно, пьяно что-то кричат, попискивает губная гармошка... В открытые двери подъезда вползают серенькие блики раннего весеннего утра. Доносится удалая-веселая песня: «Три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой»...

Лежа на толстой шерстяной кофте Марты и прижавшись к ее завораживающе-дурманящему телу, Никола забирал в себя тепло ее сладких округлостей. Внутри его души и тела тепло Марты соединялось с энергией его собственных жизненных сил. Николай весь пылал, несмотря на утреннюю весеннюю прохладу.

 

Середина июня. Воинский эшелон тащился на восток.

В родное село Тумботино Горьковской области ехал Никола. С победой возвращались советские воины.

Лежа на нарах, сколоченных из неструганых досок в товарном вагоне, Никола вспоминал Марту.

Еще раз он навестил ее,  через два дня после победной ночи встречи на Эльбе. Жила она одна в доме, каких Никола не видывал. Пауля — своего мужа — она ждала уже два года, пропал он где-то на фронтах войны. Так перевела ему ее рассказ заскочившая к Марте соседка-немка, кое-как объяснявшаяся по-русски.

 

Спина и задница Николы ныли от долгого лежания на жестких нарах.

Да... А как хорошо было в постели Марты — мягкая пуховая перина, такие же подушки, чистые простыни и наволочки, одеяло с пододеяльником. Она, Марта, в шелковом пеньюаре. Никогда ране Николай не видывал такого женского белья. Перед тем, как ему залезть в кровать, мыла она его, посадив в большой ясеневый ушат, поливая теплой водой из эмалированного кувшина, смывая душистую мыльную пену.

Вначале — вишневая наливка из хрустальных рюмок, потом виски и кусочки самодельного копченого окорока, домашние сардельки и тушеная капуста...

277

Наверное, тот вечер и есть земной рай для него, Николы; если бы не война, он бы ничего такого и не попробовал, и не увидел...

Эшелон тащился на восток. Солдаты играли на гармошках, плясали во время больших остановок, когда менялись паровозы, или эшелон заправлялся водой. Если фартило, разживались самогоном и пили.

Перед тем, как погрузиться демобилизованным воинам в товарняки, их батальон построили, и всех солдат обшмонали опера из особого отдела — искали трофейные пистолеты, гранаты, кортики, кинжалы и драгоценности.

Хорошо хоть охотничьи ножи не отбирали! Никола вез домой трофей — отличный клинок из стали, на котором было клеймо в виде двух близнецов, и рукоятка из оленьего рога... Клинок хороший! Какой-то немец-бюргер ходил с ним на охоту. И еще лежала в Николином мешке фаянсовая пивная кружка с рельефными рисунками, надписями готическим шрифтом и оловянной откидывающейся крышкой.

В доме Марты много чего было такого — красивого, старинного,  необычного.

Ух-ма, сейчас бы к Марте!

А эшелон тащился на восток...

Жесткие нары давали о себе знать. Мышцы спины ныли.

 

К середине июля Никола добрался до родного Тумботина, которое все так же дремало в стороне от вихря мировых событий, растворившись в сосновом бору на низком берегу Оки.

Встречаясь с сельчанами после четырех лет разлуки, он произносил въевшуюся в его лексикон добавку к радостному «здравствуйте»: «Встреча на Эльбе!».

В первые дни после приезда домой погулял-покутил он с родными и соседями. Было заметно, что ох как многих сверстников его недосчитываются в селе... Двое жили калеками...

278

Но жизнь брала свое. И к одной молодой вдове солдатке стал заскакивать Николай, как друг её погибшего мужа.

После бани, сидя за обычным струганным столом под вековой сосной, поднимая стопку первача, он произносил: «За встречу на Эльбе!» Шла жидкость по его внутренностям, а ему хотелось виски. И думал Никола: «Всё, никогда больше в жизни своей я не буду пить это загадочное виски,  которое без буяна всасывается в кровь...».

Устроился Николай на работу с помощью военкомата. Каждый день ходил, а бывало, и ехал на работу в райцентр — город Павлово. Слесарить он научился еще с детства. И ныне определена ему была должность слесаря по ремонту оборудования в котельной Павловского завода.

Дни пошли, потекли. Но что-то засело в душе у Николы — Европа и большие города; как-то скучно, монотонно проходила жизнь в отчем доме... Спозаранку — путь-дорога до городишка Павлово, работа в котельной — сальники перебить, зеркала флянцев протереть, прокладки поменять, иногда ревизию насосу сделать, фильтры посмотреть. Вечером — домой, в родное село, там работы много и на огороде, и со скотиной. В воскресный день фильм в клубе прокрутят, танцы устроят — вот и все веселье.

Но вдруг приехали в село из города Горького студенты на уборку картошки — и весело, радостно стало в селе. Каждый вечер в клубе — танцы.

В первый же танцевальный вечер познакомился Николай с молодушкой Галинкой. Как положено, после танцев пошел провожать девушку-комсомолку до школы, где была расквартирована городская подмога. И по дорожке отошел с ней чуток в сторону, прислонился спиной к старой сосне и обнял подружку одной рукой за талию, другую ниже поясницы запустил и поймал ее губы своими.

Вырвалась Галинка из сильных рук Николая, шлепнула его по щеке и глазами сверкнула:

— Я тебе не немка и не какая другая прошмандовка европейская! Что это ты — сразу, с первого разу лапать меня начал? Фронтовик, награды на груди... Победитель хренов!

279

— Ну вот... Встреча на Эльбе, — произнес в ответ Николай.

Галинка убежала в школу.

На следующий вечер в клубе опять, как ни в чем не бывало, подошел он к девушке, улыбнулся и весело произнес:

— Здравствуйте, Галина Батьковна! Ну вот, так сказать, встреча на Эльбе!

— Здравствуйте, уважаемый товарищ фронтовик-победитель! Только, пожалуйста, когда пойдете меня провожать после танцев, не набрасывайтесь на меня с вашим лапаньем. Я — русская девушка. Мы не такие, как те, что вам попадались на войне... Я с вами, Николай, как с фронтовиком очень хочу дружить. Но сразу начинать с того, что вы вчера устроили, мне очень не хочется. У меня не та натура. Я — комсомолка, у меня мораль наша, советская.

И пошли-потянулись вечера танцулек и провожаний у Галины с Николаем. И казалось им, молодым, что звезды на ночном небе горят ярче.

Догорало бабье лето на тумботинских кортофельных полях, и уехали студенты-помощники назад в Горький. Галинка должна была заканчивать медицинское училище.

Стал Николай как орденоносец в райцентре добиваться  получения паспорта, чтобы иметь возможность перебраться жить в Горький.

Долго тянулись хлопоты по получению нужных документов. Хорошо хоть полковник-военком с ним поговорил и взялся ходатайствовать в НКВД за него, Николу.

Перед самым Новым годом, первым мирным годом, прикатил Николай в кузове попутной машины на автозавод. Заводское общежитие в бараках деревни Монастырки было первым местом его проживания в Горьком. Автозаводская ТЭЦ стала местом его работы. Слесарь — он везде слесарь.

Очень тонко чувствовал Николай обрабатываемый металл. По-особому пахла заготовка, зажатая в тиски, когда он, работая ножовкой, пилил металлические водопроводные трубы.

Работать на большом заводе было удовольствием.

280

А счастьем были воскресные дни, когда он встречался с Галинкой и шел с ней в кино, на сеанс нового фильма.

По песчаной дорожке добирались они до клуба «Дунькиной фабрики» (так в шутку называли фабрику «Красный Октябрь», что находилась в Молитовке). Уже много лет свозился лен из северных районов области на склады той фабрики и перерабатывался в канаты, веревки, брезент.

Вскоре в котельную этой фабрики перешел работать Николай.

А Галина жила в Ленгородке со своими родителями и младшей сестрой, в одной из квартир двухэтажного домишки.

Ухаживание за девушкой было непривычно долгим по сравнению с его, Николая, «победами» на женском фронте в годы войны. Уже когда Галина сдавала последние выпускные экзамены в медучилище, произошло то, что должно было произойти между двумя молодыми людьми.

Образ жгуче-влюбленной, на мгновение жизни, Марты ушел в прошлое. И, как получила Галина диплом медсестры, почти тут же и отгуляли свадьбу в доме ее родителей.

Гуляли все: соседи по Ленгородку, друзья по работе, девушки из медучилища, приехали его, Николая, родственники. Родня приходила в дом, где поселились молодые. А папы и мамы у Николая не было: ещё в 1937 году отправили папу, как кулака, в далёкую Сибирь, а через некоторое время тронулась в путь за ним и мама. И с тех пор не было от них ни слуху, ни духу. Сестра матери, тётка Даша, и две её дочери были самыми родными людьми для Николая.  

Принимая поздравления, произносил Николай свое заветное:

— Спасибочко за поздравление. Так сказать, встреча на Эльбе произошла у нас с Галиной Батьковной!

В большой комнате отгородил отец Галины, Василий Степанович, им угол за шифоньером. Так и жили все вместе, впятером. А рядом было много частных домишек, построенных еще во времена Всероссийской художественно-промышленной выставки.

281

Часто ходили гулять к тем старым павелионам Николай с Галиной. Очень интересные дома были построены, не как в его родном Тумботине, почти такие, что он видел в Германии.

И приходя вечерами играть в соседний двор в домино, Николай всегда первый произносил:

— Здорово, мужики! Так сказать, встреча на Эльбе. Кто со мной на пару на высадку?

И приклеилось к Николаю это прозвище — «Встреча на Эльбе».

В соседнем домике жил мужичок-еврей. А вообще-то в Ленинском городке немало евреев жило...

Подружился Никола с Исаком, которого во дворе все почему-то звали Яшей: в домино ли играли мужики, на лавочке ли судачили — только Исаку все прямо в глаза: Яша да Яша. А вот Николу «Встречей на Эльбе» в основном звали только в спину или за глаза.

Жили своей жизнью обитатели Ленгородка. Утром все взрослые уходили на работу. Николай ходил на фабрику пешком, мимо так называемых «Барахолки» и «Шанхая».

Было в городе два интересных места, назывались «Кавказ» и «Шанхай». Селились там люди в течение одной ночи.

Собиралось несколько человек мужиков с вечера. Закапывали четыре столба в землю, обшивали столбы с обеих сторон досками,  в пространство между досками напихивали шлак и опилки. Быстренько сооружали в центре дома-засыпушки печку и подводили строение под крышу-кровлю.

Всё.

Считалось такое сооружение самостроем или нахалстроем, но сносить его милиция не отваживалась, ибо забивалась в ту лачугу жить молодая семья с детьми. Потом, по прошествии времени, в райсовете регистрировалась лачуга как жилой дом, и закреплялся за ним земельный участок.

Но Николай не хотел таким образом обзаводиться собственным жильем. Да и кто его знает, как власть обернет дело. Выйдет какой-нибудь новый указ — и погонят в три шеи.

282

Перешел Николай работать в ЖКО фабрики, где давали служебное жилье. И через несколько лет зажил он со своей Галиной и двумя дочками в собственной однокомнатной квартире.

А работа была привычная: с утра в конторе ЖКО заявки взять и идти по объектам. Где кран сменить, где контргайку подтянуть, свеженький лен-паклю подмотать, где радиатор перетянуть, если секция потекла, где футорку поменять.

Года шли, шли, шли...

Стал Николай бригадиром сантехников в ЖКО. Трое молодых парней и Исак-Яша были у него в подчинении.

Самую тяжелую работу выполняли, конечно, вместе. Особенно если засорялись колодцы дворовой канализации. Много сил требовалось, чтобы выбить из трубы тряпку или старую майку.

Двое парней были совсем молодыми. Но работали они в ЖКО как бы для отвода глаз. Придут, покрутятся — и куда-то уматывают. Как что посложнее, потяжелее в работе — сразу ответ: «А я только слесарь второго разряда, мне такой высококвалифицированной работы делать не положено. Да и не смогу я этого». А если что и делают — всегда с хозяев чаевые, рубль, а то и три, выдурят. Так что приходилось Николаю и Исаку-Яше за этих двух молодых-нахрапистых, Витьку и Валерку, работать.

В разговорах разных слышал Николай, что парни эти какие-то особые, какими-то делами занимаются особыми  — фарцовкой.

И было так, что пожаловался Николай на Витька и Валерку начальнику ЖКО. Мол, так-то и так-то, я с Исаком-Яшей на пару все работы выполняю, а они молодые от работы отлынивают: этого не знаем, этого не умеем, это не получается. Вызвал начальник ЖКО парней и дал им взбучку. Со временем, вроде, все успокоилось...

Наступил прекрасный праздник — День Победы, да не простой День, а юбилейный — двадцатилетие.

Двадцать лет прошло,  и все, как вчера, вдруг в памяти встало: Эльба, чарующие звезды, виски, Марта...

283

Исак-Яша — тоже фронтовик. Посидели они Первого мая в доме у Николая после демонстрации, выпили водки, поговорили, вспомнили друзей-товарищей. Николай про Марту рассказал, Исак — про польку Регину, что ему на пути-дороге фронтовой повстречалась когда-то.

Отгуляли Первомай, пришли на работу — а тут фронтовиков чествуют, поздравляют. И Николу, и Исака за стол в президиум рядом с директором фабрики усадили. Цветы, подарки, грамоты вручают. Радостно, весело на душе! Прикрепил Николай все ордена и медали на новый пиджак — да так и ходил, побрякивая наградами, весь день. Исак — тот даже сохранил фронтовую гимнастерку и ходил в обмундировании-реликвии на пару с Николаем.

Поздно вечером девятого мая — салют. Первый салют в городе Горьком в честь Победы и победителей.

Даже тогда, когда прошли праздничные дни, чувствовали себя фронтовики как-то особенно. Это они, они отстояли Родную Землю от врагов!

И вдруг Витек приглашает Николая на пикник-выпивку. Как-то ласково он сказал:

— Давай, дядя Коля, со мной и Валеркой посидим около пруда, в лесочке за детской железной дорогой, и выпьем бутылочку виски за давно прошедшие годы войны! Есть у нас такая заветная бутылочка, из Москвы мы ее привезли.

— Эх, да неужели будет у нас виски? — заволновался Николай. — Это значит, встреча на Эльбе! Только там один раз я такую водку пил, двадцать лет уже прошло...

Глаза его засветились.

— А Яшку вы, ребята, что ж не зовете? Он же тоже участник войны.

— Да мы его не приглашаем — во-первых, потому что точно не знаем, то ли Яша он, то ли Исак. Как-то у него все раздвоено. А во-вторых, нам приятней с тобой одним, русским мужиком-воином посидеть.

Согласился Николай на пикник-выпивку с условием, чтобы друг Исак не будет знать, что он с молодежью уеди-

284

нился виски выпить. И уселись они втроем на пустырьке за Ленгородком. Закуска кой-какая есть, а главное — виски...

Первым, конечно, поднял стакан с солнечной жидкостью Николай. Поднял и произнес:

— За великую нашу Победу!

Покатилось по пищеводу пряное жгучее вещество. Закрыл Николай глаза от удовольствия и мысленно перенесся он в тот городишко на реке Эльбе, где когда-то вот так же ему довелось в первый раз попробовать виски.

Открыл глаза Николай — а перед глазами пейзаж городского окраинного пустыря. И Витек вдруг бьет Николаю пендаль под самую задницу. А Валерка отвешивает ему затрещины и приговаривает:

— Это тебе, козел старый, за то, что жаловался на нас, что мы плохо работаем! Если еще раз пойдешь с жалобой, мы тебя в куски порвем!

Выдавил Никола из себя слова:

— Вот тебе и встреча на Эльбе!

И пустился наутек. Бежит. А молодняк сзади пинков ему подбавляет.

И кричит Николай, зовет на помощь:

— Люди! Общественность! Помогите, меня, фронтовика, пацаны лупцуют!

А Валерка ему пендаля — и говорит:

— Какая тебе здесь общественность? Здесь только волки и мы!

Бежит Николай перепуганный по направлению ко Дворцу культуры имени Ленина, а парни вслед улюлюкают:

— Вот тебе встреча на Эльбе!

 

С того Дня Победы каждый год выпивает Николай только водку. Никаких коньяка, виски, рома и прочей гадости — в рот не берет. А как спать ложится — все перед тем, как уснуть, видится ему: виски, звезды, американцы разнолицие, англичане, канадцы, Марта. Витька, Валерка, река Эльба, пустырь, лебеда с полынью..

— Эх-ма, встреча на Эльбе! — шепчет Николай, засыпая.

285

ТЕТРАДЬ ОДИННАДЦАТАЯ

 

Иерусалим. 17 октября 2004 г. Раннее-раннее утро.

Готовлюсь идти на работу в бригаду к Фиме. Уже соскучился по нему и ребятам — более полугода я с ними не работал ...

 

Когда-то, двадцать лет назад, в России в это время у нас, обмуровщиков, начинался калымный сезон... Ко мне, с предложениями поработать, напрямую обращались руководители предприятий, которые не имели значимой поддержки со стороны областных партийных органов. А это значит, что они, мужики, «варились в собственном соку», то есть ремонтные работы на своих энергетических объектах они должны были делать «своими силами», выискивая дополнительные наличные деньги.

«Своими силами» были дополнительные прорабы и рабочие, которых нанимали горе-руководители, попавшие в цейтнот. Зима приближалась. Зиму в России никто не мог отменить...

Как правило, обмуровку ремонтируемого котла мы должны были сделать в течение двух-трех дней. В это время по ночам уже были заморозки, днем валил снег с дождем, а по реке шла шуга* .

 

286

У Фимы, видно, сейчас аврал, поэтому он привлекает меня на один день работы в неделю. Честно говоря, мне не очень-то хочется работать в его бригаде — просто уже физически тяжеловато. Наш дед (Леонид Дмитриевич Захаров) в возрасте шестидесяти четырех лет работал на калымах, как молодой. Но это он...

Тем не менее, я соглашаюсь на подработку. Есть у меня тайная мысль: а вдруг увижу или услышу что-нибудь интересное.

 

В восемь ноль-ноль я на работе. Познакомился с «новеньким» — Мишей, который работает у Фимы уже два месяца. Миша вернулся из США, где два года жил и работал как гастарбайтер.

Мы быстро перенесли два кубических метра керамзитоблоков на второй этаж, в квартиру, где идет ремонт и реконструкция. К обеденному перерыву начали делать кладку на большом балконе, превращая часть его в продолжение салона.

Во время обеденного перерыва услышал от Миши рассказ о том, как он начинал, о его первых шагах-приключениях жизни в Израиле.

 

Очень быстро пролетели месяцы, когда новому репатрианту государство дает деньги на адсорбцию в стране. За это время нужно выучить язык, определиться на рынке труда — на что ты способен, и востребован ли ты в новой стране в том качестве, в каком приехал.

Для молодых здоровых репатриантов работа в Израиле есть всегда. Но не каждый хочет работать грузчиком, уборщиком, охранником, санитаркой, сиделкой. В душе сидит гордыня  — Я... В Советском Союзе я был инженером-руководителем, так почему же здесь я должен заниматься черным трудом, гнуть спину?! Я же смекалистый, у меня голова работает, и руками могу кое-что делать.

Умная голова вычисляет-считает: если заняться работой по остеклению окон в частных квартирах, то можно

287

хорошо заработать. Только нужно, чтобы было достаточное количество заказов. Расчет-то тут простой: если на рынке в стекольном магазине приобрести стекло размером семьдесят на метр двадцать, то за него нужно уплатить сто двадцать шекелей; с заказчика за остекление можно взять двести пятьдесят шекелей. А всей работы-то — забить  десяток гвоздиков, ну, конечно, чтобы стекло не лопнуло во время закрепления.

Заказал Миша в типографии визитки-рекламки в размер с осьмушку стандартного листа:

 

Компания Михаил

Вставляет стекла быстро и дешево.

Звоните — и завтра у вас в доме

уже не будет проблемы!

024—3631

В частных типографиях в Израиле такая продукция выпускается в течение суток.

Разложил Миша готовые красивые визитки в почтовые ящики близлежащих домов.

Ждать долго не пришлось: в первый же вечер русскоязычный заказчик пригласил Мишу в квартиру, где нужно было вставить два оконных стекла.

Запрыгало от радости Мишино сердце: вот, он сразу начинает жизнь в Израиле с достойного заработка, только нужно вначале вложить деньги — уплатить за стоимость стекол. Хозяин сказал, что рассчитается с ним сразу, как только стекла будут стоять на месте.

Своей машины у Миши, конечно, тогда не было, так что на рынок он приехал городским автобусом. Стекла ему вырезали согласно меркам, упаковали в большую картонную папку, обернули специальным рельефным нейлоном.

Взял Миша упакованные стекла и пошел к автобусу. А водитель его не впускает. Говорит:

— Им зхухит гдола асур линсоа бе-отобус! Асур!* 

259-274    275-287    288-300