Персональный сайт

272 - 290

Улыбаюсь, возвращаю «склерозному» торговцу мокрую
монету и напоминаю:
— Я должен заплатить четыре с половиной шекеля. Дал те-
бе десять, мне полагается пять с половиной шекелей сдачи.
— Нахон1! — спокойно соглашается хозяин лавочки, долго
копается в кассе, ссыпает на мою ладонь четыре с половиной
шекеля и тут же суетливо кидается обслуживать нового поку-
пателя.
— Адони, таита2!
Но торговец опять начал о чем-то разговаривать со своим
напарником на арабском, как бы не слыша меня. Я повторил
фразу громче и тверже. Арабчонок забрал у меня четыре с по-
ловиной шекеля и… вновь дал мне полшекеля, только десяти-
агоротными монетками.
Понимаю, что дело даже не в деньгах, а в принципе, и ре-
шаю «врезать» молодому нахалу:
— Хамор ата! Ата царих латет ли одеф шель хамиша ва-
хэци шкалим! Эйфо хамиша шкалим, тагид ли3!
Вновь удивленно-хитрая морда, вновь он опускает свой
взгляд на мелочь, лежащую на прилавке, и его пальцы начи-
нают перебирать алтушки. Он протягивает мне еще пять деся-
тиагоротных монеток. Злорадная улыбка озаряет морду про-
хиндея.
Так, рыночную ситуацию надо решать. Вынимаю зелень из
пакета, кладу на прилавок и спокойно, с улыбочкой говорю:
— Тахзир ли эт ха-кесеф шели, ани ло роце ликнот шум да-
вар эцлеха4!
Сохраняя наглую улыбку на лице, юнец вынимает из кассы
монету в пять шекелей и небрежно протягивает мне. Я не беру
деньги а громко, с интонацией произношу:
1
Верно! (ивр.)
2
Господин, вы ошиблись! (ивр.)
3
Ты, ишак! Я должен получить сдачи пять с половиной шекелей. Где пять
шекелей, а ну-ка скажи? (ивр.)
4
Верни мне мои деньги. Я ничего не хочу покупать у тебя! (ивр.)
273
— Бе-яд шелха хамиша шкалим, ани натати асара1!
— Ло! Ло! Шиламта ло эсер, хамеш шекель2!
Восточные глаза нагло-радостно разгорелись, посылая ис-
кры сладострастного удовольствия от реализации врожденно-
го постулата: на рынке нужно всех надувать, любым способом.
Я, естественно, продолжаю стоять на своем и, исчерпав ар-
гументы на иврите, перехожу на родной мой «устный рус-
ский»:
— Козел вонючий, тебя на этот свет родила поганая сука,
вначале выплюнув из своей утробы твою наглость и подлость!
Ублюдок, отдай мои деньги!
Я как-то «неосторожно» повернулся, и сумка, перекинутая
через мое плечо, сбила с прилавка несколько кочанов капусты,
которые покатились по торговому ряду.
Морда торговца перекосилась от жгучей восточной злобы.
Помощник торговца-нахала, такой же нахаленок, бросил пере-
до мной на прилавок десять шекелей, сопровождая свое дейст-
вие усвоенными здесь же на рынке русскими словами:
— Русская мужик, ты суким-б…дим! Ижжай свой Русия,
ты х…я!
Господи, это он-то пытается соревноваться — и с кем? — с
сапожником в умении выражаться! Конечно и получил по
полной программе:
— Ты, …, … и …! ………….!! …….. ………..!!
Дорогой читатель, прости, пожалуйста, мне стыдно. Но что
поделать — меня вынудили. Я лишь оборонялся…
Взял я деньги с прилавка — и еще раз «неуклюже» повер-
нулся, как слон в посудной лавке. Ящик с помидорами гулко
грохнулся на бетонные плиты пассажа…
Торговец подскочил ко мне, попытался толкнуть в плечо,
но под элегантной итальянской трикотажной рубашкой почув-
ствовал «русскую силушку». Покраснев до кончиков ушей, он
отскочил от меня и принялся собирать раскатившийся по ры-
ночному проходу товар.
1
У тебя в руке пять шекелей, а я дал десять! (ивр.)
2
Нет-нет! Ты уплатил не десять, а пять шекелей! (искаж. ивр.)
274
Я шагал по торговым рядам крытой части рынка, думая о
том, что обмануть, особенно интеллигентных пожилых репат-
риантов из России, которые плохо знают иврит, уже стало тра-
дицией у молоденьких торговцев-арабов.
В данном случае, как говорят сапожники, сопляки проколо-
лись!
Покружив по рынку и сделав все необходимые покупки, я
прошел еще раз мимо злополучной овощной лавки. Неожи-
данно для мерзавцев я их сфотографировал. Один из братков,
таясь от посетителей рынка, показал мне традиционный жест
покойного Ясера Арафата.
— Молодец, спасибо за отличную фотокомпозицию! Те-
перь многие русскоязычные газеты с удовольствием примут к
публикации этот фрагмент моих повествований!..
Энтузиазма у друзей Арафата как по мановению руки по-
убавилось, а произнесенное мною волшебное слово "миштара"
(полиция) и вовсе сделало их непривычно тихими.
* * *
На севере страны продолжаются трагические события.
Молодые израильтяне, спаянные боевым братством, ведут
тяжелые бои с современной фашистской сворой, жертвуя
своими молодыми жизнями за Родину. А в это время…
Кто-то из торговцев как жил, так и живет, в своих нормах
морали, основанной на примитивной алчности: нахапать денег
побольше.
Солнце клонилось к закату. Еще один день Второй Ливан-
ской войны убегал в историю…
* * *
По дороге домой я заглянул к своему другу-соседу Вале-
рию, чтобы спросить, как там его сынок воюет.
В окнах квартиры горел яркий свет, слышалось пение.
Странно как-то!
275
Вдруг в окно выглянул хозяин квартиры. Увидев меня, он
радостно завопил:
— Иесса! Заходи к нам! Кирюшку на два дня отпустили!
Празднуем на радостях — сын дома!!
Усталый резервист-десантник Кирилл часто вставал из-за
стола, выходил на балкон покурить. Голубая жилка билась у
него на виске, а глаза были такие, словно этот совсем еще мо-
лодой парень за эти недели прожил сто лет.
Я тоже вышел на балкон. Кирилл недобро посмотрел в мою
сторону:
— Ну что, будете расспрашивать, как оно там?
— Зачем расспрашивать? Захочешь — сам расскажешь!
— А знаете, давайте так сделаем: я расскажу, а вы все это
запишете, пусть люди знают, что такое война с этими вырод-
ками! Согласны?
Конечно, я тут же согласился. Все то, что рассказал мне сын
моего друга, я записал — получилась повесть в повести.
* * *
…Десантник-резервист Кирилл проснулся после кошмар-
ного сновидения, которое вновь и вновь преследовало его по
ночам.
Его взгляд остановился на темно-оранжевом шаре солнца,
который, зависая, скатывался за дымку, затянувшую горизонт
над Средиземным морем. Такая же оранжевая лава воспоми-
наний не давала ему спать в недолгие часы отдыха.
…В последний месяц срочной службы, три года назад, Ки-
рилл в составе небольшой группы захвата подъезжал на джипе
к одной из автобусных остановок недалеко от сектора Газа,
там был оборудован временный КПП.
Водитель остановил машину в десяти метрах от пункта
досмотра, а через секунду раздался взрыв.
Приоткрывшего дверку джипа Кирилла швырнуло на ас-
фальт. Тут же, буквально в нескольких сантиметрах от его ли-
ца, на асфальт бухнулась нога, обутая в кроссовку с натянутой
джинсовой брючиной. Вначале Кириллу показалось, что перед
276
ним — часть разлетевшегося от взрыва манекена (рядом был
магазин одежды, и с улицы в торговый зал покупателей при-
глашал улыбающийся ковбой). Но в нос ударил резкий запах
«паленой курицы» — когда уже горит кожица и по ней течет
жир, а дед все еще держит тушку над костерком во дворе дома.
Из-под джинсов кровь не текла. Но в нос бросался запах,
тот же специфический запах, что от дедова костерка (дед все-
гда отгонял подальше любопытного внука — рано ему смот-
реть, как убивают, пусть даже курицу)…
Кирилла замутило.
Санитары, ничего не спрашивая, аккуратно переложили его
на носилки и повезли в ближайший госпиталь. Особых повре-
ждений у Кирилла обнаружено не было, его уже наутро выпи-
сали в часть. И с тех пор каждую ночь то, что он видел наяву,
повторялось во сне. Перед самой демобилизацией он решил
сходить к полковому психологу.
Виталий, психолог с лейтенантскими погонами тут же за-
говорил с Кириллом по-русски. Выслушал и дал очень про-
стой совет:
— Смотри, парень, шок есть шок. Дома у тебя, скорей все-
го, это пройдет. Но если будет повторяться — опрокинь грам-
мов сто пятьдесят водочки или стаканчик винца, через часок
можно еще граммов сто на повтор. Психологическая травма у
тебя не тяжелая, последствия после пережитого бывают и по-
хлеще. А ты — справишься!
Кирилл свято исполнил наставление врача в первый же
день после приезда домой. Ночные кошмары, тошнотворный
запах «паленой курицы» растворились в запахах букета хоро-
ших израильских вин. А там и «лечение» не стало нужным,
сон восстановился.
И теперь, в дни Второй Ливанской, кошмарные сны начали
повторяться. К проверенному «лекарству» он не мог обратить-
ся — предстоял ночной тренировочный марш-бросок в полном
боевом снаряжении, с ящиками боеприпасов. Это около два-
дцати верст пехом по заросшим колючками холмам. Ночь бы-
ла выбрана не случайно — командование Северной группой
277
войск поставило своей целью перестроить организмы солдат
на бодрствование ночью и отдых днем.
Так что даже простой воды вдоволь напиться нельзя, не то
что «огненной».
Кирилл лежал, смотрел на роскошный закат солнца, а его
сердце все еще колотилось от кошмарного сновидения; каза-
лось, он до сих пор ощущает запах паленой курятины… Вдруг
от бойца к бойцу, что называется — по цепочке, пришла ко-
манда: «В полном боевом снаряжении занять свои места в
бронемашинах!»
Натянув на себя тяжеленный эфод1, раздувшийся от мага-
зинов, набитых патронами до отказа, надев на голову касду2,
намазав лицо черной краской и взяв в руки М-16, Кирилл по-
шел к уже пофыркивающей «Пуме»3. Через несколько минут
соляровые двигатели бронемашин потянули на себе солдат,
боеприпасы, питьевую воду, матрацы, палатки, продукты. На-
правление — река Литани…
Кирилл сидел в четвертой от начала походной колонны
«Пуме». Возглавлял колонну мощный танк. Были слышны
многочисленные разрывы снарядов вперемежку с клокотанием
пулеметных очередей.
Группа резервистов входила в Ливан несколькими брони-
рованными клиньями, имея задачу растоптать подземное кры-
синое убежище ревнителей исламского фашизма.
А ночь, прекрасная южная ночь, дышала бархатным высо-
ким небом, которое вырисовывалось через открытую бойницу
машины. Кириллу внезапно захотелось вылезти из стальной
коробки, упасть на еще теплую землю и любоваться бесконеч-
ной картиной мироздания…
Вдруг прозвучала команда — покинуть бронемашину. Тан-
кисты при помощи приборов ночного видения обнаружили
подозрительных «мирных жителей», перебегающих от одного
брошеного домишки к другому. Небольшими группами, рас-
1
Эфод – специальный жилет, применяемый в израильской армии.
2
Касда (ивр.) – каска.
3
"Пума" – марка израильского бронетранспортера.
278
тянувшись в цепь, взвод пошел по разрушенной христианской
деревушке навстречу ливанской мгле, оставляя за собой такую
же настораживающую темноту.
Вдруг по ушам «ударил» грохот разрывающихся реактив-
ных гранат. К ним присоединилось татаканье десятка «Калаш-
никовых». Пока «Хизбалла» отнюдь не собиралась сложить
оружие. Тренировочный марш-бросок стал боевым.
Упал командир взвода, лейтенант Алон — пуля попала ему
в бедро, вторая в живот. Упал еще один десантник с рацией на
спине… Но сержант Моше перекричал автоматную трескот-
ню: «Командование взводом принимаю на себя! Все четыре
гранатомета направить в окна ближайшего дома и — огонь!»
Четыре разрыва гранат, несколько очередей из крупнокали-
берного пулемета с остановившегося танка и зависшая в небе
осветительная ракета сделали свое дело: треск «Калашей» за-
хлебнулся.
Моше рванул вперед, к деревушке, расстреливая на ходу
магазин своего автомата.
Кирилл бежал рядом с сержантом, паля в какие-то челове-
ческие тени, которые, меняя очертания в неясном ночном све-
те, стремились исчезнуть, разбежаться в разные стороны. Вдруг в
свете догорающей ракеты он увидел араба с «Калашниковым» в
одной руке и запасным магазином в другой, — видимо, тот никак
не мог вогнать его в приемник, а может — пружина лопнула.
Впрочем, разбираться было некогда; Кирилл дал очередь по вра-
гу. Пули прошли над головой «лихого вояки», и тот, бросив ав-
томат и рожок с патронами, пустился наутек, стараясь перепрыг-
нуть через небольшую каменную ограду.
Тут-то его Кирилл и достал… Очередь угодила в задницу,
туго обтянутую джинсами, а от второй очереди джинсы лоп-
нули. Оглушительный вопль араба пронесся над холмами.
Видно было, как он корчится, как бьет о камень его левая нога
в обтянутой джинсой штанине и белой кроссовке… Согнув-
шееся тело ничком рухнуло на землю.
Кирилла замутило. Он почувствовал запах крови, блевоти-
ны, мочи — хизбаллинец облегчался от всего разом.
А десантники по цепочке передавали приказ:
279
— Раненых вынести с поля боя. Если есть убитые — и их
забираем. И убитых «хизбалдуев» прихватываем — их потом
политики на наших будут выменивать.
От последних слов Кирилл весь перекосился и выматерился:
— Е…ные политики! Как им хорошо решать все в уютных,
тихих кабинетах! А как мне этого то ли раненого, то ли по-
дохшего засранца тащить? Не буду я этот приказ выполнять!
Кирилл побрел к своей «Пуме», перезаряжая М-16.
Головной танк медленно пополз вперед, за ним — вся ко-
лонна, оставляя чуть справа по ходу две спецмашины для
транспортировки раненых в ближний тыл, где их уже ждал
вертолет.
Кириллу приказали сопровождать пострадавших. Раненых
погрузили в две «Пумы» — и машины погнали на юг, к верто-
летной площадке. Около потерявшего сознание лейтенанта
Алона неотлучно находился парамедик1.
Сидя в кресле, Кирилл обратился к молоденькому лекарю в
солдатской форме:
— Братишка, дай глотнуть спирту — а то меня мутит, того
и гляди все, что случилось, по ночам сниться начнет, у меня
уже были кошмары…
Парамедик ухмыльнулся:
— Ну, этого добра ни для кого не жалко, а для своих, «рус-
ских» — в особенности. Я тут тоже понагляделся — так что
флягу делим пополам: тебе сто граммов и мне столько же! Ты
как пьешь-то — разбавляешь или нет? Мой папаня после Аф-
ганистана до сих пор чистый спирт уважает! Но это надо де-
лать умеючи…
— Нет, мне, конечно, нужно водой разбавить!
Парамедик разрезал пустую пластиковую бутылку из-под
воды и в стаканчик, получившийся из нижней ее части, налил
спирту, потом воды из другой бутылки.
1
Парамедик – фельдшер, занятый первичной обработкой ран и транс-
портировкой в госпиталь. Обязательно включался в медицинское звено,
обслуживающее воинские части.
280
— Теперь ждем пять минут, чтобы самопальная водка ос-
тыла, а то ее теплой пить неприятно.
— Да какая разница? Давай, я первый.
Кирилл с жадностью проглотил теплую, противно-жгучую
жидкость. Огненный шар прокатился через горло и пищевод
— и куда-то исчез спазм за грудиной, отступили неприятные
ощущения. Стало как-то спокойно и безразлично. Впереди по-
казались огни недавно оставленной базы.
…После боя резервистам разрешили отправку на пару дней
в тыл. Вот так Кирилл и оказался дома. Сидит, смотрит на
своих близких — и помалкивает; только он знает, что его
младшему брату Стасу через несколько часов предстоит по-
лет на вертолете прямо в Ливан… Когда ж эта подлая война
только кончится?
* * *
…Мальчишки, наши сыновья, какая же нелегкая доля вам
выпала. А мы, здоровенные дядьки пятидесяти-шестидесяти
лет от роду, рады бы вместо вас пойти воевать, да кому мы там
нужны?
А здесь — что мы можем сделать здесь для своей армии,
для своих солдат? Только выслушать бойцов, поддержать, дать
понять, что мы с ними. Ах, как жаль, что я не военный меха-
ник! Чинил бы машины, ремонтировал технику — и был бы
полезен армии.
Впрочем, от сапожников тоже армии польза бывает. Без боти-
нок много не навоюешь. Завтра пойду в сапожную мастерскую.
В центре Иерусалима обустроено несколько сапожных ки-
осков, в которых еще продается сопутствующий товар —
шнурки, крем, стельки. То есть сапожник имеет заработок не
только от починки обуви, но и от торговли, если, конечно, всю
эту мелочевку покупают.
Вообще-то я в начале повествования рассказывал о сапож-
ной лавке «Мистер Квик». Но — то не какая-нибудь лавчонка,
а «продвинутый» салон, расположенный в суперсовременном
281
шикарном торговом центре. А сейчас речь пойдет о крохотной
по площади и заткнутой в «дальний угол» иерусалимской са-
пожной лавочке, в которой уже более десяти лет трудится «в
поте лица» молодой бухарский еврей Ицхак.
Принцип получения парнасы1 один и тот же, но оформле-
ние и условия работы кустарного производства Ицхака очень
отличаются от упомянутого салона «Мистер Квик».
Лавчонка-малютка, принадлежащая Ицхаку, находится в
подъезде, под парадной лестницей офисного здания, как и
дюжина других таких же «сестер-подружек», засевших на со-
седних улочках и переулках пешеходной части центра Иеру-
салима.
Бывшие советские граждане — кустари-сапожники, грузин-
ские и бухарские евреи и примкнувшая к ним парочка «рус-
ских» — зарабатывают в этих закуточках на «кусок хлеба».
Конечно, хлеб – белый и с маслом, а бывает, что на ломоть по-
верх масла попадает и ложечка красной икры.
Что говорить! Заработок получается неплохой, но это ре-
зультат многочасовой, кропотливой, изнурительной, сидячей
работы, съедающей огромное количество эмоциональной
энергии кустаря-башмачника за счет общения с клиентами, к
которым добавляются еще десятки так называемых знакомых,
друзей-товарищей, «трущихся» около «живого» места.
Так же, как и я, Ицхаку иногда помогает его отец, дядя Боря
— так зовут близкие потомственного самаркандского чебота-
ря, который очень часто изрекает жизненные постулаты, по-
павшие в его «сердце и душу» от предков. Вот один из них:
— Сапожник всегда заработает на свой кусок хлеба, так же
как врач. Человек болеет — его всегда нужно лечить! Обувь
снашивается и рвется — ее нужно чинить.
Мы жалуемся на тесноту арендуемого Ицхаком помещения
— дядя Боря наставляет:
— В тесноте да не в обиде! Во время войны в наш дом по-
селили сразу две семьи, эвакуированные с Украины. Мы три
1
Парнаса (ивр.) – заработок, прибыль.
282
года жили одним «колхозом»! Не было деления на ашкеназов
и сефардов. Мы и по сегодняшний день братья — очень хоро-
шо помним голодные годы… А вам Бог дал руки, чтоб зарабо-
тать, и люди к вам идут — не нойте, радуйтесь!
Прибивая набойку, дядя Боря философствует:
— Я лично люблю всех евреев, а Израиль особенно… Я с
малых лет постоянно слышал от своего деда: «Ты, Барух, дол-
жен перебраться жить в Иерусалим — так записано в нашей
Торе! Об этом мне еще мой дед говорил, а я тебе!» Вот и сбы-
лись наставления моего прапрадеда — я в Иерусалиме.
Сейчас дяди Бори нет в сапожке, но его слова витают ря-
дом.
* * *
Итак, на севере Израиля продолжали взрываться «катюши»,
а иерусалимский сапожник Ицхак работал в обычном режиме.
В девять часов утра он уже принял первый заказ и сидел на
своей «липке»1, ушивая ремешок на сандалии бодрого пенсио-
нера Нисима, который, развалясь, как барин в кресле, смотрел
перед собой в стену. Поза Нисима была так вальяжна, что
обычный деревянный топчан, приткнутый к стене, как-то пре-
вращался в тронное кресло, а сам Нисим — в судью. Он моно-
тонно ругал армейское руководство Израиля, министра оборо-
ны Амира Переца и премьер-министра Ольмерта.
Я в это время тоже уже был на своем рабочем месте, то есть
в закутке около рукавной швейной машины, где специально
для меня Ицхак собрал обувь, требующую особого, высоко-
квалифицированного ремонта.
Денек потянулся. Мы в четыре руки работали, а Нисим
бубнил:
— Конечно, я сам в армии не служил, но все равно мне хо-
чется, чтобы наши солдаты не топтались на одном месте, а
прошли весь Ливан и всех шиитофашистов поуничтожили. А
то просто стыдно слушать израильские новости и междуна-
1
Липка – низкая табуретка с сиденьем, сделанным из кожаных ремней.
Такая табуретка очень удобна для сапожника и занимает мало места.
283
родные комментарии, особенно российские — там такие ин-
тонации, будто мы Татарстан бомбим. А наше руководство
мямлит, даже я это вижу, хоть я и больной человек, всю
жизнь инвалид…
Понятно, что мямлить на войне нельзя, а на мнение между-
народного сообщества можно начихать! Они, понимаешь, ци-
вилизованные такие и благородные — вопят, что терроризм
должен быть прекращен, а если Израиль пытается справиться
с «Хизбаллой», тут же говорят о неадекватности возмездия.
Бред сивой кобылы, вот это что!
Под «аккомпанемент» Нисима Ицхак окончил работу и,
улыбнувшись, протянул «военному аналитику» отремонтиро-
ванную сандалию со словами:
— Носи на здоровье свою любимую обувку! Очень хорошо,
что ты первым сегодня пришел ко мне: и деньги я заработал, и
политинформацию прослушал!
Нисим заулыбался, надел сандалию на босую левую ногу и
нараспев произнес:
— Спасибо за хорошую и быструю работу! Дай Бог, чтоб на-
ша армия работала так, как ты! Сейчас в столовую пойду — там
мы политику израильского правительства детально обсудим!
Взвалил на плечо тяжелую спортивную сумку (интересно,
что только он в ней носит?) и пошел в сторону оживающей
пешеходной улицы.
День набирал силу. Работа не кончалась. А чтоб нам было
не скучно, к мастерской «причалил» один из иерусалимских
бездельников — Ефим Борисович Беренштейн. На шее у про-
хиндея висел плакат-прокламация с призывом бороться против
«русской мафии» и «агентов КГБ», засевших в Израиле, а в
правой руке это человеческое ничтожество держало одноразо-
вый пластиковый стаканчик, в котором звякала мелочь.
И, конечно, надписи, сделанные на английском, имели
множество грамматических ошибок.
После короткой паузы процедура бряцания монетками, со-
провождаемая просьбой пожертвовать на «великие цели», по-
вторилась. После чего наигранная улыбочка растянула губы
«фрукта» по всей физиономии, и мы услышали ослиное «гыы-
284
гыы-гыы» — так смеялся «борец за очищение Израиля». Уж
над чем он смеялся — то ли над своей дуростью, то ли над из-
раильской полицией, позволяющей ему спокойно дурачить
иерусалимцев и приезжих.
Подойдя ближе к открытой двери киоска, Ефим Борисович
увидел меня, и его физиономия сразу скривилась, злоба про-
ступила на ней — он хорошо знал, как я отношусь к нему…
Он произнес свое «Брат Ицхак, шалом!», сопровождаемое
оскалистой улыбкой, и тут же приступил к основной своей ра-
боте — выклянчиванию подаяния:
— Труженики Израиля! Прошу вас пожертвовать несколько
трудовых грошей на благородное дело очищения еврейского
государства от приехавших на Святую землю кэгэбэшников и
мафиози!
Мошенническое заклинание сопровождалось бренчанием
мелких монет в стаканчик
Но бизнес есть бизнес — он продолжал свой ритуал выду-
ривания денег. Поэтому обратился к хозяину мастерской:
— Брат Ицхак, выручи меня! Дай мне взаймы тридцать ше-
келей, я их тебе верну. Вот скоро будет продан мой жесте-
фальцовочный станок, и у меня вновь появятся денежки. Вы-
ручай, брат!
Ицхак, бедняга, чувствует себя неудобно – еврею положено
помогать бедным. Сапожнику-труженику было трудно сразу и
твердо отшить аферюгу — и он ответил «ходячей прокламации»:
— Ефим Борисович, я сегодня еще очень мало заработал —
это во-первых. А во-вторых, вы у меня уже несколько раз бра-
ли взаймы: четырнадцать шекелей, потом двадцать пять, а по-
том еще тридцать. Вы мне ничего из прежних долгов не вер-
нули — и хотите еще занять…
Нисколько не смутившись, Беренштейн ответил:
— Что я могу сделать с собой, если мне всю жизнь не ве-
зет?! Еще во времена коммунистов я организовал производст-
во жестяных банок для рыбных консервов в своем родном го-
роде. Меня тогда осудили на десять лет — за покупку «лево-
го» вагона жести. А цех прибрала к рукам жена начальника
городского ОБХСС. В зоне я тоже наладил производство жес-
285
тяных крышек — но всю прибыль прикарманивали начальни-
ки. Я был очень на них обижен, поэтому подговорил еще тро-
их зэков на побег. Они-то убежали, а меня вот подстрелили,
поэтому я сейчас хромаю на левую ногу… Брат Ицхак, по-
следний разок дай мне взаймы двадцать шекелей!
Голос Беренштейна стал плаксивым и печальным…
Басни о горькой судьбе Ефима Борисовича, которого всю
жизнь «кидали», я уже слышал много-много раз. Для себя я сде-
лал вывод: этот человек никогда не был в заключении, он просто
хочет разжалобить собеседника, чтобы потом объегорить.
Желая помочь Ицхаку избавиться от «фармазонщика»1, я
спросил у «прижизненного страдальца»:
— Скажи мне, мужик, на какой командировке ты кичмарил:
на кумовской или на жульбаньей2?
Мышцы лица Ефима Борисовича передернулись, вытолкнув
глаза из черепа наружу. Он с невероятным недоумением в го-
лосе спросил:
— О чем ты, Иесса, спрашиваешь? Я всегда работал на од-
ном месте и по командировкам не ездил!
— Вот это правильно! Ты не знаешь феньки3, а лучше ска-
зать — по ней не ботаешь4. Ты очень много врешь, чтобы вы-
дуривать деньги. Не хочешь и не можешь работать — а все
туда же: КГБ и русская мафия отравляют жизнь честным лю-
дям… Вали отсюда, мразь!
Мышцы лица Беренштейна передернулись вновь, глаза за-
прыгнули на место, а губы затряслись. Слова из него выполза-
ли с заиканием, но все равно лезли в уши:
— Ты… ты сам агент КГБ, только для обмана нас, простых
израильтян работаешь сапожником! Но я тебя выведу на чис-
тую воду!
1
Фармазонщик – мошенник (жарг.)
2
На какой зоне ты отбывал срок? (То есть, кому там принадлежала власть
– администрации или ворам?)
3
Фенька – воровской жаргон, арго.
4
Ботать по фене – разговаривать на воровском языке (жарг.)
286
Рука со стаканчиком и мелочью затряслась; Ефим Борисо-
вич развернулся и пошел на улицу, позвякивая уже выдурен-
ными у прохожих медяками.
Как только Беренштейн освободил проход между стеной и
лестницей, в считанные секунды пространство занял грузин-
ский еврей Бенджи, работающий водителем автобуса. Сегодня
он был полностью экипирован в боевое снаряжение израиль-
ского мотопехотинца. Было видно, что его, резервиста, при-
звали в боевые части, действующие в Ливане. Жизнерадост-
ный, обаятельный, всегда с доброй улыбкой на лице Бенджи
оставался самим собою несмотря на то, что спецжилет, полно-
стью забитый автоматными рожками, фляжками с водой, а
также шлем и винтовка М-16 вместе были «веригами» этого
молодого израильтянина. По лицу бойца струился пот.
Ловко сбросив с себя винтовку и жилет, Бенжди обратился
ко мне:
— Иесса, достопочтенный приволжский сапожник, пожа-
луйста, пришей два надорвавшихся кармана на «фирменной»
жилетке! Не люблю, понимаешь, быть растрепанным, особен-
но в условиях ночного боя.
Он ловко извлек из карманов жилета две ручные гранаты
без взрывателей.
— Вот видишь, если я ввинчу запал, то граната может вы-
валиться, а чека зацепится за надорванный край кармана. Что
может случиться? Беда может произойти! Времени, Иесса, у
меня, а соответственно и у тебя, пять минут.
Толстой капроновой ниткой, при помощи сапожного крюч-
ка я стал пришивать все крепко-накрепко.
А Бенджи, внезапно посерьезнев, сказал:
— Я со вчерашнего дня уже воин, джигит, можно сказать.
За честь, свободу и наше еврейское достоинство буду стоять
до последнего.
И с очень сильным грузинским акцентом, подняв обе руки
на уровень лба, Бенджи произнес:
— Я уверен: мой Бог и Бог отцов наших поможет мне и
всему народу Израилеву выстоять и победить!
287
И снова улыбнулся, как будто подслушав мои вчерашние
мысли:
— А то, что ты, почтенный сапожник Иесса, быстро и хо-
рошо починишь мой спецжилет, будет твоим вкладом в победу
над этими человекоподобными зверюгами!
Благодушная улыбка не сходила с лица уроженца древнего
грузинского городка Мцхети.
Я слушал клиента-солдата и «автоматическими» стежками
делал ушивки, получая радость от того, что я тоже как-то кос-
венно участвую в войне, чиня солдатскую амуницию.
Через три минуты я затянул последний узелок на ушивке,
что означало: починка закончена.
Бенджи закинул за спину личное оружие с защелкнутым
магазином, взвалил на плечо увесистый жилет — и гортанно
продекламировал:
— Приношу глубокую кавказскую благодарность госте-
приимному сапожнику Ицхаку и иерусалимскому свободному
сапожнику-писателю! Желаю удачи!
— Вернись живым, брат-еврей! — сошло с моих уст, когда
перед моими глазами была уже спина израильского солдата с
М-16 и спецжилетом на плече. Бенджи быстро уходил, влива-
ясь в кишащую людьми улицу.
…Иерусалим наполнялся дневной жизнью — почти все ку-
да-то торопились. Резервист — грузинский еврей Бенджи
спешил на юг Ливана: Армия обороны Израиля начала назем-
ную операцию в бандитском логове.
«Свято место пусто не бывает» — через считанные секунды
к мастерской Ицхака подлетела арабка Фарха — уборщица из
аптеки, находящейся в сотне метров от офисного здания, в ко-
тором работает Ицхак.
Фарха хочет получить три пары туфель, которые она сдала
в ремонт накануне. Обувь починена, нужно заплатить сто ше-
келей, так как предварительной оплаты не было, об этом гово-
рит маленькая записка, приклеенная к одной из туфлишек.
Фарха поворачивается толстым задом к Ицхаку и начинает
рыться в кошельке, побрякивая металлическими деньгами.
288
Ицхак стоя ждет расчета, держа в руке большой целлофано-
вый пакет с обувью.
Ритуал арифметических действий по-арабски заканчивается
через несколько минут. Фарха поворачивается к Ицхаку и про-
тягивает ему горсть мелких монет, произнося с почти нату-
рально несчастным лицом.
— Вот… У меня есть только восемьдесят шекелей. Через
неделю я принесу еще двадцать. Если не забуду.
Ицхак улыбается, он готов к такому повороту дела — отда-
ет клиентке пакет с обувью, берет деньги и, не пересчитывая,
кидает их в специальную жестяную баночку из-под кофе, ко-
торая уже хранит в себе часть заработка.
Процедуру расчета с арабкой Ицхак сопровождает словами:
— О том, что ты принесешь двадцать шекелей, если не по-
забудешь, я запоминать не буду. Ты ведь ничего не прине-
сешь. Что поделать — Всевышний определил так, что мы, ев-
реи, должны арабов, живущих около нас, обеспечить работой,
электричеством, водой… Что стоят сейчас двадцать шекелей по
сравнению с теми богатствами от еврейских познаний и научных
открытий, которыми пользуются твои соплеменники? Хорошо,
что те арабы, что живут в Иерусалиме, как-то окультурились и
уже почти не платят мзды «Хамасу». И на том спасибо! Наде-
юсь, ты сэкономленные деньги на это не потратишь?
Фарха, отмахиваясь рукой, запищала:
— Что ты? Что ты? Я принесу! Принесу я деньги!
Схватила в охапку пакет с обувкой, перекинула через плечо
сумку, в которую небрежно кинула пухлый кошелек, и улету-
чилась.
Почти сразу после исчезновения арабки к нам подошел (я с
иронией этого молодого бухарского еврея называю «великий
человек», так как он является проповедником в зачумленной
секте «Евреи за Иисуса») Сая Адом. Он никогда меня не зовет
Иесса, всегда выговаривает «Исса» (арабский вариант имени
Иисус). Видимо, считает, что делает мне комплимент.
Сая Адом постоянно проповедует исполнение евангеличе-
ских и ветхозаветных заповедей, утверждающих любовь и
уважение людей друг к другу. При всей его фанатичной отре-
289
шенности, он, шатаясь по Иерусалиму в хитоне из мешковины
и сандалиях на босу ногу, в арабские кварталы все же не захо-
дит — запомнил, видно, как там получал камнем по голове не-
сколько раз… Его проповеди тамошних жителей еще больше
раздражают, доводя до состояния агрессии.
А вот у сапожной мастерской Ицхака он «включил старую
пластинку» о любви и всепрощении, призывая Израиль пре-
кратить боевые действия против «Хизбаллы», позабыв даже о
том, что в Ливане погибло значительное количество арабов-
христиан. Адом встал в позу и обратился ко мне и Ицхаку:
— Братья мои, послушайте меня: две тысячи лет назад при-
ходил посланник в еврейский мир, но был отвергнут из-за не-
проницательности и жестокости наших собратьев. И что полу-
чилось? Уже две тысячи лет идут гонения на евреев, они не
прекращаются даже здесь, на Святой земле! В чем причина?
Она одна – евреи не признали брата своего посланником Гос-
подним…
Стало смешно и противно от бредней проповедника, что за-
ставило меня отвечать святоше:
— Послушай, «великий человек», твои соплеменники —
молодые бухарские евреи — добровольно ушли сейчас в ар-
мию. Есть уже раненые, может быть, даже убитые. Твои бра-
тья защищают Израиль, воюют в Ливане, а ты ходишь с бред-
нями по Иерусалиму! Тебе не стыдно, а? Как ты смотришь в
глаза своим родителям и родственникам, чьи дети в армии?
— Ты, брат мой, ничего не понимаешь, — вымолвил «вели-
кий человек» и приготовился прочесть мне проповедь.
Но в это время к киоску быстрым шагом подошла Люба.
Она даже не обратила внимания на проповедника, хотя чуть не
наступила ему на хитон — женщина очень торопилась.
— Ицхак, миленький, — запыхавшись, начала она, — мой
сын, парамедик, приехал на пару часов, он сопровождал ране-
ного в госпиталь. Понимаешь, такая проблема: мальчик у меня
очень крупный, под два метра ростом, размер ноги у него пя-
тидесятый. И нигде я не могу купить для него стельки. Может,
сделаешь вручную, на заказ? Военные ботинки очень жесткие,
сынок ноги натирает, каждый камень в горах чувствует.
290
Всегда вежливый и обходительный Ицхак твердо обратился
к проповеднику:
— Послушай, брат, дай женщине присесть, уступи место.
Мы тебя уже выслушали. А теперь, сам видишь, пришла жен-
щина — мать израильского солдата, и ей, а не тебе, мы долж-
ны уделить максимум внимания. Не мешайся тут!
Адом встал и, не прощаясь, ушел.
Мы с Ицхаком начали быстро соображать, из чего можно
сделать нестандартные стельки. Одна голова — хорошо, а две
— лучше, да еще четыре умелых руки…
Я вначале сделал шаблон-модельку из тонкого картона, бе-
ря за основу стельку сорок шестого размера и давая нужные
припуски. В это время Ицхак нашел лоскуты натуральной те-
лячьей кожи. Поролона подходящей толщины в мастерской не
нашлось, но я — сапожник с пятидесятилетним стажем, по-
этому без труда разрезал толстый поролон на две пластины.
Смягчающая прокладка, вклеенная между двух слоев мяг-
кой кожи, вырезанных Ицхаком по моему шаблону, давала на-
дежду, что никаких потертостей ног у молодого бойца изра-
ильской армии не будет.
Люба взглядом «съедала» процесс изготовления спаситель-
ных стелек. Вот они уже прострочены, и еще раз. Мать солда-
та пылала какой-то особой радостью от того, что ее ребенку
будет удобно ходить. Она гладила стельки и продавливала их
большим пальцем. А и впрямь хорошо вышло сотворенное на
ее глазах сапожное произведение!
— Таких хороших, удобных, прочных, мягких стелек, я ду-
маю, нет во всем Израиле! — сладостно вздохнув, произнесла
Люба, прижав кусочки кожи к груди, и тут же приложила к
уху зазвонивший сотовый телефон.
— Сынуля, не волнуйся, я скоро буду дома. Не уезжай, я
везу тебе отличные стельки. Дождись меня, я уже мчусь об-
ратно, ты не опоздаешь.
Люба быстро расплатилась за работу и радостно сказала:
— Вот спасибо вам, ребята, спасибо! Вы очень быстро ус-
пели. Я убегаю: надо срочно стельки доставить домой, моему
солдатику. Большое, большое спасибо!

252 - 271 272 - 290 293 - 318

Липа - художник, писатель, сапожник.